Призраки Гарварда

– Почему? Из-за Майки? Не. – Затем Виви подняла взгляд и сказала нечто, от чего Кади чуть не рухнула как подкошенная: – Майки одобряет, что я вышла за твоего дедулю. Он сам об этом сказал.

Несколько месяцев назад Кади сочла бы эту фразу очередной эксцентричной фишкой своей приемной бабушки, но на фоне голосов, которые она слышала, сказанное прозвучало не так глупо.

– Как? Он с вами разговаривает?

– По-своему. Когда твой дедушка сделал мне предложение, на следующий день я увидела радугу и поняла, что Майки говорит: «Вперед, Вив, будь счастлива».

С голосами Кади ничего такого не испытывала, но от Эрика она не получала и этого. Кади убила бы за радугу.

– Но как до него дотянуться?

– Никак, он сам ко мне приходит. Ой, милая… ты что, плачешь?

Кади не смогла сдержаться.

– Эрик никогда ко мне не приходит. Я слушаю, но… – Она покачала головой: – Его никогда нет.

Виви приблизилась и прижала Кади к надушенному бюсту, мягко утешая, как маленькую.

– Мир духов дает нам то, что нужно, когда это нужно. За таким нельзя гнаться. Постарайся быть открытой, послание может принять любой вид.

Слова нашли отклик в сердце Кади, и она искренне поблагодарила Виви.

– Ну вот, не плачь, испортишь макияж. А теперь пойдем-ка обратно, скоро уже начнем церемонию.

Церемония вышла удивительно трогательной. Дедуля и Виви прочитали написанные от руки клятвы с юмором, обещая «смотреть телевизор на достаточной громкости, чтобы мне было слышно без слухового аппарата, но выключать его во время ужина», поддерживать друг в друге дух молодости, с любовью, путешествиями, здоровым питанием и «смотреть по одному новому шоу, которое нравится нашим внукам». Все смеялись. Кади поглядывала на мать: почти все.

Затем на кухне накрыли фуршетный стол.

– Еда выглядит неплохо, – произнес отец Кади, но мать лишь пожала плечами. – Что, ты так не думаешь?

– Я помню, как мама вырезала скидочные купоны, когда я была маленькая. Папа был таким скупым. Помнишь, как она хотела построить оранжерею? И как он тянул резину? А теперь женится на этой женщине и тратит деньги направо и налево.

– Может, сожалеет. Может, хочет наконец жить по-другому.

– Как мило с его стороны выстроить правильные отношения с Виви. – Мать произнесла ее имя так, словно оно было мерзким на вкус. – Прости, я не в восторге, что новая жена прожигает его деньги на пенсии. Хочешь, чтобы они к нам переехали?

– Упаси боже, с нами жить никому не стоит, – огрызнулся отец.

– Мам, пап, может, не будем? – вмешалась Кади, заставив их обоих устыдиться и умолкнуть.

Они сели за самый большой стол, зарезервированный для членов семьи, единственные родственники со стороны дедули. У Виви было трое детей – Мишель, Линда и оторва Майки-младший. Обе дочери были привлекательными женщинами, собранными, с французским маникюром и пятеркой симпатичных детей, сидящих между ними. С единственным различием – Мишель выпрямляла каштанового цвета волосы, а Линда оставляла завитые локоны. Майки-младший олицетворял собой стереотип о младшем любимчике семьи и единственном мальчике; Виви и его сестры нянчились с ним, словно он оставался подростком, хотя Кади не сомневалась, что ему под сорок.

Ближе к концу ужина дедушка Кади поднялся и постучал по бокалу:

– Хочу поблагодарить вас всех за то, что пришли. У моей Виви такая большая семья, и как чудесно видеть каждого и чувствовать, что тебе так рады. Я гляжу на моих трех красавиц – невесту Виви, дочь Коричку, для всех вас – Карен, и малютку-внучку Кади, которая, видимо, должен признать, уже не такая уж малютка. Не знаю, откуда на меня свалилось столько счастья. Спасибо, Виви, что ты снова вернула в мою жизнь любовь.

Присутствующие дружно заохали в умилении; дедуля наклонился поцеловать супругу, отчего накрахмаленный воротник впился в дряблую кожу его шеи.

Затем встала старшая дочь Виви, Мишель, и произнесла короткую речь о том, насколько благодарна, что мать обрела любовь после смерти папы, и как считает, что покойному отцу понравился бы дедушка Кади, если бы они встретились.

Когда Мишель села, Виви тут же схватила ее, чтобы расцеловать, так что дедушка положил на ее плечо ладонь и снова поднялся:

– Ох, Мишель, милая, спасибо за теплые слова и не спасибо за то, что заставила старика плакать на людях. – Дедуля и гости рассмеялись. – Не хочу ставить под удар свою семью, но, Карен, может, хочешь что-нибудь сказать?

Кади глянула на мать. Та выглядела изможденной, глаза слегка покраснели. Кади не знала, сколько бокалов шампанского в ней плескалось, но догадывалась, что давать ей слово – плохая идея. Прежде чем мать успела ответить, Кади подала голос сама:

– Я хотела бы.

– О? – удивился дедуля. – Что ж, чудесно! Дорогие все, моя внучка, Каденс.

Мать бросила на нее благодарный взгляд, придавая дочери столь нужную той уверенность. Кади стряхнула с юбки крошки торта и встала: