Призраки Гарварда

– Так, смотрим в Холлис… это база данных библиотеки… у меня тут бездна ссылок по истории Гарварда времен президента Холиока в целом, о-о, Джордж Вашингтон в Кембридже, «Гарвард – колыбель Американской революции», – произнес Алекс нарочито серьезным тоном. – Отсюда можно неплохой материал надергать. А вот конкретно про рабов Холиока…

– Билха и Джуба, – подсказала Кади.

– Хм? – оторвался от компьютера Алекс.

– Их так звали: Билха и Джуба.

– Джу-у-ба, – покатал имя на языке Алекс. – Крутота. Ну, вся эта тема с рабами в Гарваде должна быть довольно новой, ну, в смысле, не в реале, а в научной литературе, потому что результатов негусто. – Он оттолкнулся от стола. – Такие мелкие детали лучше всего искать в Архивах Гарварда, но по воскресеньям они закрыты, и вообще у них может быть как бы строго с допуском студентов к первичным документам. Но я им нравлюсь. Пошуршу для тебя на неделе и дам знать, если что-то выясню.

Кади его поблагодарила. Она была признательная за помощь от всей души, но не могла разделить его легкомысленное отношение, пока они рыскали в поисках книг в хранилище. Они не «крутота», и они не «детали». Билха – человек, и у нее есть имя.

И она пыталась что-то сказать Кади.

Глава 22

Кади разложила на столе библиотечные книги, которые выдал ей Алекс, заполняя спальню приятным, слегка затхлым, смолистым запахом старой бумаги. Они назывались в духе «Три столетия Гарварда», «VERITAS[9]: Университет Гарвард и американский опыт», даже буклет Службы национальных парков, «Штаб и дом Джорджа Вашинтона, Кембридж, Массачусетс», который, как обнаружил библиотечный ниндзя Алекс, содержал главу «Уодсворт-Хаус до Революции». Единственной книгой, которая хотя бы отдаленно касалась вопроса расы, была относительно новая: «Черное дерево и слоновая кость». Кади пришла к выводу, что попытается изучить все, что сумеет, о Билхе и времени, в котором та жила. Вдруг это поможет понять, что Билха от нее хочет и что, вероятно, случится дальше.

Она пролистала алфавитный указатель первой книги, «Три столетия Гарварда», но под буквой «Р» не оказалось ни рабства, ни расы, под «А» ничего африканского, и уж точно не упоминались никакие имена рабов Уодсворт-Хауса. Зато очень часто встречался президент Холиок и была целая глава «Старые добрые колониальные времена». Что ж, Кади намеревалась собрать все доступные сведения, изучая исторический контекст жизни рабыни. Пока что ее знания ограничивались тем, что Билха прислуживала президенту Холиоку где-то между 1737-м и 1769-м. Остальное придется читать между строк.

Президентство Эдварда Холиока описывалось как время «процветания и прогресса». Говорилось, что в этот период случилась модернизация библиотечных текстов, научной подготовки, а также нравственной и этической философии. Холиок верил в «агрессивный либерализм» и как автор книги отмечал, «это наверняка не просто совпадение, что столько уроженцев Новой Англии, которые заняли ведущие роли в Американской революции, получили образование именно под его началом». Кади видела, что Холиока раз за разом называют джентльменом.

«Вежливый джентльмен благородного, властного вида».

«Джентльмен врожденного достоинства и чувства справедливости».

И все же, думала Кади, он был рабовладельцем. Этого книга не упоминала. Кади отметила, как легко можно отредактировать чужое прошлое, чтобы все части пазла сошлись как надо. Простое повествование легче поведать, преподать, понять, запомнить. Ложь будет жить поколениями, а правда умирает вместе со своими жертвами. Но каковы последствия?

Затем Кади вдруг увидела нечто, напомнившее слова Билхи про «задам им жару»: «худшая катастрофа в истории Университета», разрушительный пожар в Олд-Гарвард-холл, изначальной библиотеке, который поглотил все пять тысяч книг. Кади открыла тетрадь и черкнула дату пожара: 24 января 1964. Может, это было примерное настоящее Билхи? Текст описывал, как все местные жители покинули дома в буран и тщетно пытались спасти библиотеку и «ее сокровища». Кади это даже было тронуло – пока она не дошла до списка упомянутых сокровищ: перечисленные без комментариев, после таких пунктов, как портреты меценатов, разнообразных чучел и модели корабля, значилось «кусок дубленой шкуры негра, череп известного индейского воина, и, в сущности, все «Хранилище диковинок» больше никто и не видел».

От слова «шкура» ее затошнило. Это ведь останки человека, а не диковинки.

– Бум! – в спальню влетела Ранджу, размахивая маркером. – Я сделала!

– Матерь божья, напугала, – Кади перевела дух. – Что сделала?

– Лови! – Ранджу бросила ей маленькую игрушечную ящерицу из пластика. – Для занятия прошлось нарисовать эту ублюдину сто раз! С разных ракурсов. И к тому же перманентным маркером, чтоб ты понимала. Зацени, – она пролистнула скетчбук, демонстрируя кинеограф из идеально выведенных ящерок.

– Ого, потрясающе вышло. Но задание безумное.