Рассказ Перпетуи шел от первого лица и казался таким откровенным, как запись в личном дневнике. Она писала о том, как ее терзают видения мертвого брата, Динократа, который мучился в загробной жизни. В этих видениях Динократ пребывал ни в раю, ни в аду, но где-то между жизнью и смертью. Кади вспомнила, как Уит рассказывал, что его отец погиб в Первую мировую, а значит, и сам Уит уже должен быть мертв. Однако он говорил с Кади, словно она его современница, такой же студент, живой и здравствующий. Где он был? И где Эрик?
«Сосредоточься», – одернула себя Кади. Обратно к Перпетуе:
И проснувшись, я узнала, что брат мой страдает, но верила, что смогу помочь в его страданиях… И я творила молитву за него днем и ночью со стоном и плачем, чтобы мне это было даровано. В день, когда мы были в колодках, было явлено мне это. Я вижу то место, что видела прежде, и Динократа с чистым телом, хорошо одетого и посвежевшего… И я проснулась. Тогда я поняла, что он освобожден от страдания.
Могла ли она облегчить страдания Эрика? Она безусловно мучилась, глядя, как он превращается из ее веселого, милого, неловкого гения-брата в злобного, чокнутого чужака. Еще до его смерти она пережила потерю своего ближайшего друга, самого надежного советника. На протяжении всей жизни Кади в ее внутреннем компасе Эрик был севером. Когда он заплутал в недрах болезни, заблудилась и Кади.
Однако она не обладала уверенностью Перпетуи. Не обладала верой, чтобы вести корабль самой. Она лишь с тревогой наблюдала, как родителям и карусели врачей и спецов не удавалось спасти Эрика. И когда была возможность помочь, Кади ее упустила.
Она вернулась к чтению; оставалась только мрачная концовка. Пленники, которых недостаточно истерзали леопард или медведь, оказались приговорены к смерти от меча. Палач Перпетуи был новичком, ему не хватило смелости довести дело до конца, и в итоге Перпетуя взяла меч и «сама направила его к своему горлу». Последняя строка гласила: «Быть может, такая женщина не могла быть убитой не так, как она того пожелала».
Так, значит, Перпетуя покончила с жизнью сама. То есть, если совершить это из религиозных соображений, то это делает тебя мучеником, героем, святым. А если поступить так, будучи психически больным студентом, тебя начнут считать жалким, слабым или эгоистичным. Кади терпеть не могла, что некоторые думали так про ее брата, но люди хотели знать причину, а без оной приходили к собственным выводам.
Кади уставилась сквозь стеклянную стену перед собой. Снаружи все выглядело ясным, пронзительным, в такой день с первого взгляда понятно, что стоит холод. Вдали, за зеленью, белоснежный шпиль Мемориальной церкви пронзал идеально голубое небо, а бегущие по нему облака выдавали сильный ветер. По земле носилась опавшая листва, словно оперившиеся птенцы, которые желают взлететь, но тушуются. Лишь один маленький клен отказывался расставаться с рыжими листьями, пламенеющий и непокорный. Если Кади утратила мужество, когда Эрик был жив, как обрести его сейчас, когда брат мертв? Способна ли она исправить эту ошибку отсюда? Если призраки обращаются к ней из прошлого, может ли она установить связь с ними в ответ?
«Видение подтверждает веру», – написала Кади на полях. Перпетуя не родилась отважной; она обрела храбрость после своих галлюцинаций. В прошлом году Кади вела себя слишком пассивно, даже трусливо; изменения в Эрике ее пугали. Но это было раньше. Голоса, которые она слышала, тоже пугали, но что, если этот опыт можно «перенести» на Эрика? Что, если она впустит этих призраков в свой разум и это станет ключом к тому, как достучаться до брата или, по крайней мере, его понять? Кади чувствовала, что голоса вели ее куда-то: или к безумию, или к ясности, она не знала наверняка. Если бы только приснился какой-нибудь сон, явился какой-нибудь знак, если бы в ней нашлась хоть капля веры, может, она тоже сумела быть храброй.
Шмяк!
В окно что-то врезалось. Кади подскочила на месте, сбив свою бутылку. Пока она копошилась, чтобы спасти ноутбук от разлитой воды, студенты вокруг наперебой обсуждали случившееся:
– Твою ж мать!
– Это что, птица?
– Ой, бедняжка!
Кади встала и подошла к окну, рядом с которым уже стояла пара студентов.
– Я ее даже не вижу.
– Может, улетела?
– С такой силой ударилась, а? Перья, блин, оставила.
И в самом деле, на стекле темнело грязное пятно с крошечными клочками пушка, приставшими из-за чего-то пугающе вязкого. Кади прижалась к окну лбом, силясь увидеть землю внизу, но ничего не вышло. Она шагнула назад. Неужели птица и была ее знаком?