Призраки глубин

Последнее предложение несчастный написал курсивом, словно хотел выделить его особенно или задумал извиниться таким странным образом перед своей возлюбленной. Выглядело все это весьма неприятно, если учитывать, что фоном для предсмертного письма служила монохромная заметка о счастливом бракосочетании неких Мэри и Чарльза. Их лица, навечно застывшие в лучезарной улыбке, сверлили меня взглядом, укоризненно проглядывая сквозь размашистые, корявые буквы, написанные явно дрожащей рукой.

Я смял записку и сунул в карман брюк прежде, чем на верхних ступеньках показался массивный силуэт заспанного полицейского. Он выглядел изрядно помятым и даже как будто немного опухшим, словно полночи он провел, натужно рыдая в подушку. При всей моей нелюбви к Барри, его утренний вид вызывал какую-то тупую жалость вперемешку с отвращением.

– Что у тебя с лицом, толстяк? – не удержался я, когда инспектор медленно сполз вниз, оказавшись прямо передо мной.

– И тебе доброго утра, Том, – мрачно буркнул он в ответ.

Я равнодушно пожал плечами, поднял со столешницы чашку с горячим кофе, а второй рукой ухватился за сытный завтрак. Подскочил к ближайшему столику, опустился на стул и с неприятным чувством отметил, что Барри собирается гнездиться за этим же столом.

Вся трапеза прошла в гробовой тишине – я молча жевал щедрое угощение, прихлебывая крепкий кофе, пока полицейский необъятным изваянием возвышался напротив, даже не притронувшись к еде. Зато он нервно подергивал свои усы, словно собираясь вырвать толстые волоски вместе с корнем.

– Смотрю, островная жизнь тебе на пользу не идет, – заметил я, допивая вторую чашку ароматного напитка.

Толстяк сперва ничего не ответил и даже не поглядел в мою сторону, зато потом он внезапно повернул голову, и я заметил, что он едва сдерживает слезы. Я впервые видел Барри таким жалким и расстроенным, так что даже не представлял, как на это реагировать. Поэтому я не нашел ничего лучше, кроме как полушепотом поинтересоваться:

– Это все из-за того, что тебе пришлось спать в комнате старика?

– Что?! – полицейский даже подпрыгнул на своем стуле от негодования. – Да ты хоть знаешь, что сейчас происходит в моей жизни? Я потерял семью!

– Что за чушь ты несешь?

– Лиза выгнала меня… Выставила прочь из дома! – выпалил он, а затем упал лицом в стол и принялся мелко всхлипывать.

Я в недоумении смотрел на его толстую краснеющую шею и пытался понять, что вообще происходит. Моя сестра никогда не производила впечатления человека, готового на столь радикальные решения. Более того, с тех пор, как она вышла замуж за Барри, она выглядела как никогда счастливой. По крайней мере, в те несколько раз, что я ее видел.

– Что ты натворил? – с любопытством поинтересовался я.

– Это все ты! Ты, – всхлипнул инспектор, а затем силой воли заставил себя взбодриться и вытер мокрые глаза. – Когда ты пропал, она принялась вести себя как безумная. Все плакала и твердила, что это она виновата во всем. Упрекала себя в том, что жила своей жизнью, пока ты страдал…

– Что за бред?

– Вот и я ей так сказал! – взвизгнул толстяк. – Я ответил, что ты – взрослый человек, и она все равно не смогла бы опекать тебя как неразумное дитя… Но она все повторяла одно и то же, обвиняя и себя, и меня. Сказала, что больше не хочет меня видеть. Что я должен плыть обратно и найти тебя, иначе она мне и ребенка запретит видеть… Родного ребенка, Том!

Он громко шмыгнул носом, но все же нашел в себе силы, чтобы сдержать новую волну подступавших к горлу рыданий. Затем он обреченно выдохнул и поглядел куда-то сквозь окно, за которым вся улица покрылась снежной пеленой.

– Все кончено, Том… Я видел это в ее лице.

– Ну-ну, Барри. Не стоит так спешить с выводами. Лиза – всего лишь женщина. К тому же, не самая умная, – я попытался утешить полицейского. – Она уже наверняка знает, что я жив и здоров, а потому понемногу терзается муками совести.

– С трудом в это верится, – буркнул инспектор, утерев влажный уголок правого глаза о манжету рубахи.

– Да ладно тебе, любитель пончиков, сколько раз вы ссорились вот так раньше? И ничего, все еще…

– Ни разу, – глухо оборвал меня Барри.

Я не нашел, что ему ответить, а потому в таверне вновь воцарилась звенящая тишина, нарушаемая только сухим кашлем старца, доносящимся откуда-то из недр погреба. Толстяк понуро теребил свои усы, то накручивая их на палец, то расправляя и вытягивая, а мои мысли давно унеслись прочь. Я снова и снова прокручивал в голове слова из предсмертной записки портового грузчика.

Должно быть, беременная вдова винит в своей утрате меня и капитана, ведь именно мы двое уговорили ее отменить терапию, чтобы побеседовать с больным. Вот почему я с внутренним содроганием предвкушал визит на кладбище, где будет проходить обряд погребения. Мне придется столкнуться с безутешной женщиной лицом к лицу, и если она накинется на меня с укорами и криками, то возразить мне будет просто нечего.