Призраки Иеронима Босха

Он был уже на полпути к замку, как вдруг увидел, что по ручью, вдоль которого шла дорога, плывут глаза. Глаза эти были похожи на листья, оборванные с деревьев, а не на настоящие глаза – ведь те похожи на желток из яйца, – но все они обладали живыми зрачками и при появлении Гервина обращали на него свои взоры. Взоры эти пронзали его длинными невидимыми иглами так, что даже бесстрашному Гервину, по прозванию Январь, становилось не по себе.

В конце концов он натянул поводья.

– Надо бы переждать эту чертовщину, – сказал сам себе Гервин, – ведь вечно она продолжаться не может.

Он поднял голову и посмотрел на низкое белесое небо, висящее прямо над макушками деревьев.

– Хорошо хоть на небе глаз нет, – добавил Гервин. Он покосился на реку – как, исчезли глаза или все еще плывут?

Они исчезли.

Впереди над рощей поднялась сова, похожая на маленькое темное облачко. Она пролетела над кронами, с ветки на ветку, нырнула в листву, а потом из рощи навстречу Гервину вышел человек-бродяга. Гервин подтолкнул лошадку коленями и снова поехал вперед. Бродяга, казалось, шел еле-еле, нога за ногу, ан глядь – вот он уже возле самой Гервиновой лошадки, сдернул с грязной головы грязнейший колпак и низко кланяется.

Гервин хотел было миновать его, но тут бродяга напрягся, надулся, из его спины мгновенно вырос острый горб, на котором треснула рубаха, и одновременно с этим из него изошел неблагозвучный и зловонный залп.

Гервин расхохотался.

Бродяга выпрямился, горб, как по мановению волшебной палочки, исчез: оказался этот человек высоким и стройным, его светлые волосы свалялись и висели сосульками, костлявые руки, широкие в запястьях, выглядели привычными ко всякой тяжелой работе, но ловкие, постоянно изгибающиеся пальцы свидетельствовали о том, что человек этот не гнушается и воровством.

– Куда это вы направляетесь, благородный рыцарь? – спросил он.

– Твое ли это дело, попрошайка? – откликнулся Гервин.

– Как знать, – сказал бродяга.

– Ты себе знай, как тебе хочется, а мне дай продолжить путь.

– Может быть, нам по пути, – сказал бродяга.

– Это вряд ли.

– А вы меня испытайте, тогда станет понятно.

– Зачем мне тебя испытывать?

– Вдруг я тот, кто вам нужен?

– Ты мне совсем не нужен.

– Не зарекайтесь, господин Январь, ведь о вас давно ходит добрая слава, – сказал вдруг бродяга – уже в спину Гервину, который успел отъехать на несколько шагов.

Гервин остановился.

– Так ты и имя мое знаешь?

– Захочешь жить на этой земле – не только чужое имя выведаешь, даже собственным обзаведешься, – сказал бродяга.

– И как тебя звать?

– Вот видите, какой вы! – сказал бродяга. – Любой другой спросил бы, какая же слава о нем ходит и что в ней доброго, а вы моим именем интересуетесь.

– Отвечай на вопрос, – нахмурился Гервин.

– Мать называла меня Диль, а для всех прочих я брат Ойле, что означает «сова».

– А что означает «Диль»?

– Как хотите, так и думайте, а меня о том не спрашивайте.

– Да не хочу я о тебе думать! – в сердцах сказал Гервин. – Пусти меня, не загораживай дорогу.

Он сказал это, потому что брат Ойле выскочил перед его лошадью и давай выплясывать на месте, корча самые зверские рожи и размахивая руками, словно мельница.

– Видите ли, брат Гервин, – вращаясь на одной ноге и оттопырив другую, прокричал брат Ойле, – самому-то себя человеку никак не увидать! И судить о себе он может только по чужим словам.

– Прекрати пугать мою лошадь! – сердито сказал Гервин. – И я тебе не «брат».

– Все люди братья на этой земле, а уж попав на другую землю – тем более, – горячо произнес брат Ойле. – И если бы всем нам дозволили читать Священное Писание на их родном языке, злые попы не смогли бы больше утаивать от простого люда правду.

– Какую правду? – насторожился Гервин. – Ох, не нравишься ты мне, Диль, называемый также брат Ойле. Пусти меня по-хорошему, не хочу обнажать меч и причинять тебе вред только из-за пустых твоих слов.

– Мои слова не пустые, а очень даже полные, – сказал брат Ойле и перестал скакать. – Они даже толще каноника из Бреды – не бывшего, а нынешнего, которого я облапошил пару месяцев назад.

– А как ты его облапошил?

– Увел у него свинью. С тем же успехом я мог увести каноника – никто не заметил бы разницы… А посмотрел бы каноник на себя со стороны – глядишь, не случилось бы такого бедствия.

– Это легко устроить, если под рукой имеется зеркало.

– В своем зеркале человек ничего не увидит, кроме собственного мнения на свой счет. Нужно глядеть в чужое зеркало, – сказал брат Ойле.

Он обратил к Гервину лицо, и Гервин увидел, что вместо глаз у того пустые черные впадины, глубокие, как колодцы. Но Гервин ван дер Зее, по прозванию Январь, даже не дрогнул, увидев эдакую страхолюдину, и взгляда не отвел. И тогда пустые глазницы медленно начали заполняться ртутью, и через несколько секунд Гервин уже гляделся в два одинаковых круглых зеркала, откуда на него, в свою очередь, серьезно и грустно смотрели два одинаковых Гервина. Затем ртуть переполнила глазницы и потекла по щекам брата Ойле. Тут он спохватился, начал причитать, вытирать щеки, размазывая ртуть, потом заплакал и попросил платок.