Призраки Иеронима Босха

– Кто он вообще такой, этот брат Уле? – спросил Абелард у своего бедного писаря, когда они вдвоем на телеге покидали славный город Антверпен.

Шеефер, которого отныне лучше именовать «бедным Шеефером», почесал руку, потом поскреб затылок, поежился, словно ощутил присутствие чего-то неприятного между лопатками, и сказал:

– По правде говоря, мой господин, я понятия не имею, кто он такой.

– Откуда он взялся? – настаивал Абелард.

Тут телега подпрыгнула, и зубы у него лязгнули, от чего святой отец инквизитор пришел в раздражительное состояние духа.

– Да почем мне знать, откуда он взялся! Если говорить про мое с ним знакомство, то он сгустился передо мною из воздуха, – сказал бедный Шеефер.

– И тебя в этом ничто не насторожило? – осведомился Абелард, покрепче хватаясь за край телеги, ибо впереди уже прозревал каменистый участок дороги.

– Да как же не насторожило! – взвыл бедный Шеефер. – Меня все в этом деле насторожило! Тут даже дурак бы насторожился.

Абелард поднял бровь, но от каких-либо замечаний воздержался.

– Сначала мне увиделось, что будто бы летит сова, – продолжал Шеефер. – Я подумал тогда: вот странность, сова – и днем. Обычно совы, мой господин, предпочитают летать по ночам, когда все добрые животные спят и только злые выходят на охоту. И тогда же на охоту выходит и диавол.

– Диавол выходит на охоту круглосуточно, – возразил Абелард. – Он, можно так выразиться, никогда с этой охоты и не уходит. Имей это в виду, когда будешь в дальнейшем рассуждать о человеческих поступках. Впрочем, по ночам злая охота действительно идет лучше. Продолжай.

– Я даже не могу утверждать, что видел в тот момент именно сову, потому что это было нечто, похожее на сову, которое пронеслось передо мной в воздухе. Но мгновение спустя там уже стоял человек и весело мне улыбался.

– Весело? – переспросил Абелард.

Бедный Шеефер кивнул с самым горестным видом.

– Да, мой господин, он выглядел как человек, с которым хорошо было бы подружиться. Кто же знал, что он отмочит такую штуку и выставит нас всех на посмешище!..

Тут Шеефер смутился и принялся тереть свою щеку. Ему показалось, что к щеке прилипла какая-то грязь.

Телега основательно затряслась на камнях, и слова тоже затряслись, запрыгали, залязгали, принялись отстукивать дробь и временами искажаться почти до неузнаваемости.

Но все-таки Шеефер сумел рассказать, как коварный брат Уле похвастался своим умением глотать людей, не разжевывая их, а потом выплевывать, не причинив им при том никакого вреда.

«Какой в этом прок?» – спросил тогда Шеефер, а в пересказе, совершаемом на неровной дороге, слово «прок» в его устах затрещало, словно камушки, которые кто-то сыпал из руки: «пр-р-рок-к-к!»

«Так какой в этом прок?»

Тут незнакомец, который называл себя брат Уле (или брат Ойле, тут кто как расслышал), и говорит:

«А разве тебе не любопытно, как там у меня все устроено внутри? У человека внутри находится малый космос, о чем говорится в разных ученых книгах, которые я никогда не читал. Но тот, кто побывает у меня внутри, получит путешествие по этому космосу и вернется наружу невредимый и с новыми знаниями».

Бедный Шеефер подумал, что путешествие в чужой микрокосмос – это удивительное происшествие, о котором можно будет потом поведать людям в поучительной книге, поэтому и согласился. Тотчас брат Уле широко разинул рот. Он раскрывал рот все шире и шире, пока наконец этот рот не превратился в подобие пасти кита, и там, в глубине, как почудилось бедному Шееферу, во мраке замерцали звезды. Решив, что перед ним разверзся космос, Шеефер храбро ступил туда. Он перешагнул через зубы, миновал язык, скользнул под небом и провалился в гортань. За его спиной захлопнулась пасть, и Шеефер очутился в темноте.

Он ощупал все вокруг себя: повсюду были какие-то влажные трубки, в которых что-то булькало и чавкало, сверху слышался мерный стук тяжелого молота – это билось сердце, шипели при вдохе и выдохе легкие, кто-то бродил по желудку, пинаясь, словно младенец в утробе матери (потом оказалось, что брат Уле наелся живых лягушек – просто ради развлечения; кстати, совы тоже так делают!). Никакого космоса не было тут и в помине.

Постепенно глаза Шеефера привыкали к темноте, и он уже начал различать всякие внутренние органы. Правда, он не знал, как они называются и для чего предназначены.

– Люди говорили, что человеческое тело подобно храму, – со всхлипом произнес Шеефер. Телега снова подпрыгнула, и он прикусил себе язык. С трудом ворочая прокушенным языком, Шеефер заключил: – Но на самом деле оно подобно мясной лавке, где все мясо протухло.

– Поэтому тебе надлежит поститься, – сказал Абелард. – Я скажу на кухне, чтобы тебе давали только орешки и подсушенный хлеб с водой.

– Даже запах молока для меня теперь непереносим, – всхлипнул Шеефер. – И мне все еще кажется, что я грязный!

Он яростно поскреб свой бок. Абелард взял его за руку и проговорил мягким тоном:

– Тише, тише. Не следует наносить себе вред, это грех. Что дальше с тобой случилось?