Призраки из прошлого и другие ужасные истории

Путь до его дома оказывается неблизким. Какое-то время идем молча, потом Крокодилица начинает рассказывать о том, что Саянский – ее двоюродный брат и что он – человек редкой, исключительной порядочности. (Но я этому не очень-то верю. Был бы он исключительной порядочности, не было бы вокруг него столько слухов). Что за восстановление шахты, закрытой еще в конце прошлого века, он решил взяться только для того, чтобы вытащить Благодатный из экономической ямы. Он был уверен, что как только появятся рабочие места, специалисты, уехавшие из поселка, вернутся. Но из-за дурацких слухов пока никто не возвращается.

Приходим домой почти в девять вечера. Доедаем остатки пельменей, которые Сонька сварила на обед, а от чая я отказываюсь, мне надо побыть одному. Удаляюсь в «свою» комнату и в очередной раз ловлю себя на том, что все идет совсем не так, как я задумывал, собираясь в Благодатный. Я ведь хотел «наказать» папу – отсидеться тут, у дяди Миши, и ничего не делать. Теперь это кажется глупым. Какое наказание, когда мне просто необходимо выяснить, что здесь происходит. Но я понимаю, что и это глупо. Ведь с такими делами должны разбираться взрослые, а не подросток, который приехал всего-то на три дня и у которого нет ни полномочий, ни информации.

Вспоминаю слова Политатуйко: «А еще лучше – фиксировать все-все-все события, которые будут с тобой происходить». Пожалуй, это единственное, что я могу сделать.

Достаю блокнот, и мне становится стыдно перед профессором.

Ведь в нем до сих пор одна-единственная запись:

«20 НОЯБРЯ. 15 ч. 15 мин. ВЗЛЕТАЕМ. УР-Р-РА!!!».

Глава 19

Беру в руки карандаш и пытаюсь сообразить, с чего же начать. Но мысли разбредаются в голове, как стадо непослушных овец. Еще бы, столько событий произошло за каких-нибудь два дня! Да у меня за все почти 15 лет жизни не было столько событий!

Вспоминаю свою жизнь до того, как приехал сюда: ломоту во всем теле при одном только воспоминании о Попове и его дружках. И эта ломота была тем ощутимее, чем ближе я подходил к школе. Подходил медленно, с трудом, и от страха перед предстоящей встречей, и от того, что просто не было сил.

Возвращаюсь в действительность и ловлю себя на мысли, что мне все-таки нужно было любыми путями остаться с дядей Мишей и Смирновым. С другой стороны, был бы от этого прок? Смог бы я защитить их в минуту опасности? Даже несмотря на то, что теперь у меня появились силы, драться я все равно не умею, а надеяться, что потусторонний спаситель помог бы и на этот раз, просто глупо.

Вспоминаю поездку в полицию и сержусь на себя за то, что не попытался убедить водителя с оператором зайти в кабинет начальника Погремайко.

«Получается, что ни правды, ни защиты в этом Благодатном не найдешь», – думаю я и почти уверен, что лейтенант умышленно не дал нам встретиться с этим Погремайко. А может… может, его подкупили? Ну, лейтенанта, разумеется.

Я не могу вспомнить, рассказывал ли Крокодилице о том, что нас в полиции обманули. Кажется, нет. Так, может быть, стоит рассказать сейчас?

Нет, не стоит. Вдруг все-таки Саянский на самом деле ведьмак, и если она его сестра, то получается, что она – ведьма, а значит, с ним заодно. И, возможно, она специально пошла с нами, чтобы… чтобы навести на нас порчу. Кто ее знает.

Чувствую, что мысли опять идут не туда, куда надо, и, чтобы отвлечься, подхожу к книжному шкафу. Он довольно большой. На самом видном месте собрания сочинений Марка Твена и Джека Лондона с потрепанными корешками, значит, дядя Миша много читает, чуть пониже – пособия по горнорудному делу. Беру в руки одно, другое, третье… Оказывается, шахты бывают разные – открытые, закрытые, но таких, которые бы располагались в сопке, как здесь, в Серебряной горе, очень мало. Рассматриваю различные схемы и уже кое-что понимаю: вот широкий, главный тоннель – штольня, а вот отходящие от него в разные стороны узкие коридоры – квершлаги, обо всем этом рассказывал дядя Миша. И вдруг на глаза попадается небольшая книжица под названием «Горнорудное дело в дореволюционной России». И еще не успеваю взять ее в руки, как чувствую, будто десятки острых иголочек вонзаются в тело. Наугад открываю книжицу, и меня как будто бы обдает жаром и даже начинает немного трясти. В глазах появляется туман, а когда он рассеивается, вижу черно-белую фотографию, на которой изображено человек двадцать в касках, и только один, в самом центре, в форменной фуражке. Под снимком подпись: «Политические каторжане Благодатской шахты после тяжелого трудового дня. В центре – горный инженер Василий Епанчинцев. 1915 год». Чем дольше я разглядываю фотографию, тем меньше остается сомнений в том, что это и есть потусторонний спаситель!

И тут же вспоминается реакция Геннадия Борисовича на мой рассказ об этом спасителе. Прямо скажем, странная реакция. Похоже, что учитель догадался, о ком идет речь, но почему-то мне не сказал об этом. Почему?