Призраки не умеют лгать

Почему я должна вообще что-то объяснять?

– Сочувствую, – сказала женщина. – Извините за расспросы, но разве вы из Заславля? Я подумала…

– Нет. Из Вороховки. Родители живут в Старом Палисаде, а бабушка мотается… моталась отсюда туда. Никак свою службу контроля оставить не хотела, – я помешала миниатюрной ложечкой кофе и взяла чашку. – Вы, наверное, о ней слышали. Нирра Артахова.

Обычно реакция на имя бабушки легко предсказуема. Либо опасения, причём беспочвенные, ведь перед ними всего лишь ее внучка, а не грозный псионник. Либо уважение, плавно переходящее в зависть, влиятельных родственников хотели бы иметь многие. Но Галилианне удалось меня удивить. И напугать.

Рука, державшая чашку, дрогнула, неловко поставленный кофе плеснулся через край, украсив светлую столешницу тёмными пятнами. Женщина шумно выдохнула и спрятала руки под стол.

– Вы дочь Сергия? – спросила она осипшим, не имеющим ничего общего с прежним звонким сопрано, голосом.

– Да, – её беспокойство меня не тронуло, а вот вопрос не понравился, – Артахова Алленария Сергиевна.

– Нет, – Галилианна неожиданно затрясла головой и повторила: – Нет. Он не мог так далеко зайти!

Нехорошее предчувствие ужом заползало под кожу. Не надо, не спрашивай, скомандовала я себе. Поскорей бы пришёл Демон, в его присутствии всё или разрешается, или становится незначительным.

– Этого не будет, – прошептала женщина. – Никакая месть не станет ему оправданием.

– Галилианна, – начала я, но меня уже не слушали.

Мать Дмитрия вскочила и убежала в комнату.

Пронзительный звонок трамвая заставил меня очнуться, я слишком близко подошла к рельсам, и предусмотрительный водитель дал сигнал. Дом псионника остался далеко за спиной, спальный район сменился историческим центром. Светофоры столицы, в отличие от остальных городов империи, обладали странной способностью гореть для машин дольше, чем для людей.

Вытянутый внедорожник с яркой эмблемой на капоте, издав гудок, затормозил напротив меня, к неудовольствию людей перегородив пешеходный переход. Имперская служба контроля.

– Алленария, – позвал меня знакомый голос, и пассажирская дверь приглашающе открылась.

– Здравствуйте, Илья Веденович, – я ухватилась за ручку и полезла в салон.

Водитель – старый бабушкин друг и коллега Илья Веденович Лисивин, для меня дядя Илья даже сейчас, когда детские годы девочки, которая его так называла, остались позади. По возрасту он годился Нирре скорее в сыновья, чем в друзья, но им это никогда не мешало. Среднего роста, абсолютно седой, хотя едва разменял пятый десяток, с пышными усами и вечно печальными карими глазами.

– Прости, что меня вчера не было рядом, – первым делом покаялся псионник, – дежурство на острове.

– Ничего, – я пристегнула ремень.

– Куда тебе?

– Домой.

– В Вороховку? – грустная усмешка специалиста была почти не заметна.

– К бабушке.

Илья кивнул и стал разворачивать машину.

– Если хочешь, то можешь пожить у меня. Сима будет рада, – предложил он.

Я вспомнила жену псионника, Симариаду, высокую тучную женщину, обладательницу громкого голоса и непревзойдённого кулинарного таланта. Ни детей, ни внуков у Лисивиных не было, и они всегда были рады друзьям. Только, боюсь, гость сейчас из меня никудышный.

– Вы не знаете, это надолго? Я имею в виду, когда можно будет уехать?

Лисивин искоса взглянул на меня и затормозил перед знакомым серым домом.

– Когда захочешь, – его лицо было таким сочувствующим и добрым, что слезы невольно подступили к горлу, – официальных причин задерживать тебя нет, но, Лена…

Он замолчал, стараясь подобрать правильные слова. Пауза, от которой так и веет тактичностью.

– Сергий и Злата в больнице, у Нирры осталась лишь ты. Сама понимаешь – похороны, наследство.

Я сжала пальцы на сумке, не хотела, чтобы он увидел, как они задрожали.

– Никогда никого не хоронила.

– Мы поможем. Не бойся, империя в стороне не останется. Твоя бабушка была великой женщиной, что бы ни говорили. Все не могут быть добрыми.

– Вы найдёте убийцу?

В глазах Ильи промелькнуло отражение моей боли, он отвернулся, постучал пальцами по рулю и предложил:

– Давай поднимемся.

В вестибюле дежурила другая пара охранников, их я тоже хорошо знала, но сейчас даже и не вспомнила о вежливости. Псионник проигнорировал лифт и пошёл по лестнице, собственно, как делал это всегда. В детстве я частенько бегала с ним наперегонки и, бывало, побеждала. Когда он позволял.

Бумажка с печатью кривым белым лоскутком украшала дверь. Хороша б я была, явившись сюда одна. Место преступления всегда опечатывают.

Илья сорвал полоску и открыл дверь своими ключами.

– Ниррин комплект, – пояснил он, словно кто-то спрашивал.

Я заставила себя переступить порог. Прошло несколько часов, а жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Следы этих перемен были везде – в небрежно брошенных вещах, в отодвинутой мебели, в истоптанном ковре, в остатках порошка на каждой горизонтальной поверхности. Дом – это не четыре стены и крыша, не дорогие ковры и мебель, не солнечный свет и ажурные занавески, дом – это человек, что его создал.

Псионник не стал даже разуваться, меня почему-то это покоробило.