Призраки Ойкумены

За все это время Давид Штильнер не произнес ни слова. Можно было подумать, что молодой человек подражает хищному телохранителю: взгляд Давида методично переходил с сестры на одного мужчину, на другого, и так без конца. Гематр сказал бы, что Давид решает архисложную задачу. Варвар добавил бы, что в мире нет сложней задачи, чем проблема треугольника.

Есть такие треугольники.

V

Золото превращалось в бронзу.

Закат, великий алхимик, трудился над грядой кучевых облаков. Короли прошлого — скупцы, чахнущие над казной — сказали бы так: трудился наоборот. Драгоценный блеск гас, сменялся блеском иным, тяжелым и грубоватым. По краям облака успели подернуться темной зеленью патины. Кайма, похожая на пятна от травы, оставшиеся на одежде неряхи, спускалась ниже, чахла, увядала, приобретая цвет размокшей глины. Золото, бронза, глина — вечер брал Китту в прохладные ладони, как гончар берет кувшин, вертящийся на кругу.

— Бамидел, — сказал Пшедерецкий. — Я слышал, там красиво.

Диего пожал плечами:

— Возможно.

— Сейчас плохое время для прогулки. Ночь на дворе. На смотровой площадке никого нет. Все разлетелись по барам, пьют коктейли.

— Я не ищу компании.

— Дать вам свой номер?

— Зачем?

— Вдруг вы захотите вернуться?

— Если я захочу, я вернусь.

— И опять начнете искать извозчика? Мне не в тягость…

— Спасибо, не надо.

— Как знаете.

Верхний эшелон пустовал, «Кримильдо» не тратил время на лишние маневры. Квадратный монитор навигатора разворачивал карту местности, смещая изображение к западу. Внизу бегущей строкой указывался пункт назначения: ущелье Бамидел, водопад Гри-Гри. Диего оглянулся: вулкан Тафари исчез из виду. Там, где раньше торчал срезанный конус вулкана, клубилось зарево, как от пожара. Свет, исходящий от зданий, парков и ресторанов комплекса, конкурировал с извержением, легко прикидываясь катастрофой. Вот-вот лава хлынет вниз по склонам…

Спутник маэстро протянул руку, коснулся какого-то сенсора, и кормовое стекло утратило прозрачность. Дороги назад не было.

— Вы в курсе, что значит Бамидел? — спросил Пшедерецкий.

Диего мотнул головой: нет.

— С языка нголо это переводится как «Возвращение домой». Красиво, правда?

— Там кто-то живет?

— В ущелье?

— Да.

— Вряд ли.

— Тогда о каком возвращении идет речь?

— Вы — скучный человек, сеньор Пераль. Я бы повесился, окажись мы с вами на необитаемом острове. Лезть к поэзии с линейкой целесообразности… Вы из Эскалоны? Я бывал в ваших краях. Бахиа-Деспедида, Бухта Прощания — там что, прощаются круглые сутки? Нет, там купаются парочки, желающие уединения. Иногда дерутся, прямо на гальке.

— Парочки?

— Головорезы. Не притворяйтесь, что вы меня не поняли. Красивое название ценно само по себе, вне практического смысла. Ваш отец, кажется, литератор? Спросите у него, он подтвердит.

Бухта Прощания, мысленно повторил Диего. Не притворяйтесь, что вы меня не поняли. Отец-литератор. Намек? Случайность? В любом случае, мы сейчас наедине. Вцепиться ему в глотку? Рухнуть вниз, разбиваясь вместе с машиной?! И никаких шпаг, состязаний в мастерстве… Проклятье, еще неделю назад я бы душу продал за такой удачный случай. А теперь? Я опять готов продать душу, лишь бы никто не помешал моему взлету с коллантом. Эй, солдатик! Не слишком ли ты разбрасываешься душой? Смотри, доиграешься. Взлетишь, встретишься с Карни — и что твоя бессмертная душа будет делать?

Он не знал, что будет делать. Он даже думать об этом боялся. Спасать Карни? Как, болван? Кричать на все мироздание: «Боже мой! Возьми меня, воскреси ее!» — ну да, дружок, ты еще на том свете базар устрой… Взвесь, сочти, измерь: кто сколько стоит, равноценен ли обмен? Лучший выход — попросить коллантариев оставить их вдвоем во мраке космоса. Коллант полетит своей дорогой, а безвременно усопшие Диего Пераль с Энкарной де Кастельбро — своей. Вечный путь на Хиззац? Господи, хвала тебе во веки веков! Кара, разделенная на двоих — милость, подарок небес…

— Мы заходим на посадку.

— Хорошо.

— Пристегнитесь. Здесь может болтать.

— Как?

— Красная кнопка возле вашего колена.

Маэстро ткнул пальцем в кнопку. Змея ремня выползла из левого поручня кресла, скользнула по животу Диего — и нырнула головой вперед во второй поручень. Ощущение было неприятным. Маэстро опустил взгляд: ремня не было. Он вообразил себе ремень, сделав вывод из ощущений. На самом деле его держала мерцающая полоса тумана шириной в полторы ладони. Ремень прижал бы рапиру, которую Диего поставил между колен, к животу Пераля. Туман же рапиру игнорировал, целиком занятый безопасностью пассажира. Плохо понимая, зачем он это проверяет, Диего наклонился вперед. Туман пружинил, но до определенной степени. За границей, которую туман определял сам, полоса держала крепче стального обруча.

Силовое поле, вспомнил маэстро.

— Любите свободу? — рассмеялся Пшедерецкий. Краем глаза он внимательно следил за экспериментами Диего. — Успокойтесь, это ненадолго. Сядем, и контроль отключится.

— А если я не захотел бы пристегиваться?

— О, случилось бы страшное!

— Меня бы пристегнули насильно?

— Нет. Просто зуммер пилил бы нам мозги каждые пять секунд.