Призраки Припяти (СИ)

— Тебе налить еще пива, Нелюдь? — тронув меня за руку, как-то виновато спросил бармен, и я очнулся от невеселых мыслей. Жизнь, она ведь как? Мордой об стол приложит, а ты ей что «спасибо», что «за что?» — все одно, свою линию гнет и не робеет. А порою так хочется поспорить с нею! А еще больше хочется порою изменить прошлое. Но ведь ничего не изменится. Было то, что было, и это прошлое не переиграешь, можно его только переосмыслить.

Тяжелые настали у меня времена. Полный разлад с людьми и с самим собой. Ничего не осталось. Я был никем, я не умел брать деньги и ту, что ушла от меня два дня назад, это не устраивало. Но ведь она не сказала мне ни слова. Просто ушла. Просто. И опять я один. И никто ничего наверняка про меня не знает. А та, что ушла, забудет обо всем, ей нет смысла разбалтывать о Диме Нелюде всякие сплетни. Он ведь и человеком-то не был, потому что не имел благ, был наивен и глуп. Так, наверное, она думала. А то, что у Димы Нелюдя есть квартира, с которой он, дурак, не знает что делать… и то, что квартиру эту подарил ему подрядчик за спасение его несовершеннолетнего сына… от лейкемии…

Я вздохнул.

— Нет, Пасюк, хватит с меня сегодня. Налился я полон, устал как черт. Сейчас еще сигаретку выкурю, с тобой минутку посижу, и пойду спать.

— Ну, давай вместе покурим? — предложил бармен, улыбнувшись. Он тоже устал, но рядом с этим человеком усталость куда-то девалась, отступала прочь, и так хотелось посидеть еще чуть-чуть и помолчать. Или поговорить. Каждое утро он ловил себя на мысли, что не хочет отпускать Нелюдя от себя, боится, что он может не вернуться. Да боится не за него, за себя. Что больше не придет Нелюдь в бар и не будет его личным ангелом-хранителем.

Порою, ему в голову приходили странные мысли, но всякий раз он отметал их, потому что это было сущей глупостью — его тянуло ни что иное, как скрытая сила Нелюдя. Рядом с этим человеком любому было уютно и спокойно.

— Слушай, а сколько лет скотине твоей будет? — он опустил глаза под стол на пса.

— Другу, Пасюк, другу, — настойчиво поправил я бармена. — Не скотине! Он не только тебе, и мне не раз жизнь спасал. Еще с самого детства начиная, с его молодости. Ну и я ему тоже. Знаешь, я даже точно не могу сказать тебе, сколько ему. Лет шестнадцать, наверное, а может больше, но все еще тянет. Я ведь в Малаховке уже черт знает сколько живу с вами. А пес стар совсем, как столетний дуб! Стал пень пнем, ворчлив, ленив и привередлив. Дождь — так кости болят, идти куда-то и то не всегда хочет, только если ему скажешь, куда мы идем. То ли как ребенок, то ли вовсе как человек. И ведь все понимает, да, лисья морда? — я нагнулся и потрепал пса по загривку. Лис засопел недовольно — я потревожил его сон. — Впрочем, я его ведь тоже понимаю.

— А может ему это, поесть чего дать? — оживился Пасюк. — Или попить воды?

— Да ладно, переконтуется, — я улыбнулся уголком рта. В сущности, Пасюк был неплохим человеком, но барыгой той еще, деньги любил и жил ради них и своего любимого детища — бара. Я вовсе не осуждал его. Что же, человек не может что-то в этой жизни любить что ли, кроме незыблемых идеалов? Да таких дураков, вроде меня, в мире по пальцам посчитать. В смысле, дураков, вроде деда, воспитавшего меня таким идиотом. Впрочем, я порою начинал сомневаться, что дед воспитывал меня по своему образу и подобию. По мне, так он воспитывал из меня спасителя человечества, но где-то ошибся или перестарался. Чтобы вырастить доброго человека, самому надо быть добрым, а так нечего и пытаться. Недаром ко мне эта кличка привязалась — Нелюдь. Сделали из меня Нелюдя.

— Может, ты сам голоден? — снова вклинился в мои мысли Пасюк. Сегодня он не хотел молчать со мной, он хотел поговорить.

— Что? — от неожиданности переспросил я с изумлением.

— Ты все пиво у меня лакаешь, может тебе поесть чего сварганить? — немного виновато пояснил бармен.

— Например? — еще больше удивился я.

— Яичницу хочешь? — на полном серьезе спросил Пасюк. — У меня яйца свежие есть, я для жены три десятка купил у бабульки одной. Всегда у нее покупаю, желток яркий…

— Ай, Пасюк, ну что ты, в самом деле? — одернул я бармена.

— Ну не хочешь, не надо, другого ничего у меня нет.

Я пристально посмотрел на бармена и тот, поникнув, сказал:

— Я же из лучших побуждений, ты ж всю ночь не жрамши, но это как хочешь. Ты мне скажи лучше, откуда у тебя во взгляде столько сарказма?

— Наверное, из глубины души, — отозвался я, закуривая. — А за заботу спасибо.

— Правильно, — внезапно вспылил Пасюк, — раньше о тебе заботиться надо было, когда мал был, а теперь ты и сам о ком хочешь позаботишься! Только благодаря тебе живу и процветаю. Скажи мне вот честно… я давно тебя спросить хотел, да не решался, не друг я тебе, хоть и жалею…