Призраки прошлого

Рябушев смотрит, скрестив руки на груди, но не вмешивается. Алексеева – уставшая, печальная, в глазах впервые за несколько дней – неподдельное сочувствие. Но и она не сказала ни слова в защиту приговоренного.

Лица, лица… Злая радость, у кого-то – такое же холодное равнодушие. Никто не подаст руки осужденному изменнику. Никто не рискнет оспорить жестокий приговор. Жертвовать собственной жизнью ради того, кто через эти жизни переступал без тени раскаянья? Глупо надеяться на снисхождение.

– Пожалуйста, милосердия, я прошу, умоляю! – кричал Дмитрий, когда конвоиры поднимали его на ноги. Никто не ответил ему.

– Приговор будет приведен в исполнение после завершения операции «Теплоцентраль»! – Доктор Менгеле наконец посмотрел на своего ученика и презрительно поджал губы.

– Я прошу расстрела! Пожалуйста… Андрей Сергеевич! Умоляю вас! – голос заключенного сорвался на визг, ноги не держали беднягу, он повис на руках часовых. – Марина Александровна! Пожалуйста, помогите мне! Не хочу… не хочу…

Осужденного уводили прочь, рыдающего, жалкого, а он все шептал в безумной надежде на чудо:

– Прошу… пожалуйста, расстреляйте меня… Не хочу… Не надо…

Алексеева не выдержала.

– Перед экспериментом ему необходимо оказать помощь! – резко заявила она.

– Зачем? Он все равно умрет, – бросил Доктор Менгеле через плечо настолько равнодушно, что Марине вдруг стало почти физически больно.

– Вы хотите мести? Так он не доживет, если сейчас не привести его в чувство. Пока будет завершена операция «Теплоцентраль», пока там решатся все вопросы, раньше третьего января вряд ли вам будет дело до несчастного ученика, а сегодня – двадцать девятое декабря. Как вы думаете, через пять дней он останется в живых и будет пригоден для эксперимента? – женщина старалась, чтобы ее голос звучал как можно более бесстрастно.

Рябушев с неудовольствием оглянулся на нее.

– Ты все же решила замучить этого мальчишку окончательно? Снова накормить, залечить раны и отдать на расправу в лаборатории? Не слишком ли жестоко? Дайте ему уже сдохнуть, он выстрадал! – нахмурился Андрей Сергеевич.

Алексеева встретилась с ним взглядом. «Бона менте, товарищ полковник. Не зарекайтесь, ох, не зарекайтесь, за эти несколько дней слишком многое изменится…» – хотелось ей сказать.

– Геннадий Львович, решение за вами, – она отвернулась от Рябушева и обратилась к ученому.

– Пожалуй, ты права. Займись, – на ходу бросил ей Доктор Менгеле и поторопился в лабораторию.

Алексеева догнала конвоиров, ощущая на себе пристальный взгляд полковника.

– Марина Александровна… Помогите мне… – выговорил Дмитрий, увидев ее рядом.

– Никто не знает, что будет завтра. Может, моя помощь тебе не потребуется, – спокойно ответила женщина, и от этой фразы юноше стало еще страшнее. – Заключенного вымыть, перевязать – и в карцер до распоряжений.

– Помилуйте… помилуйте… – как заведенный шептал несчастный. У него не было сил кричать.

Дальше… все смешалось в круговерть между явью и забытьем. Холодные струи воды. Жгучая боль от какой-то едко пахнущей мази. Безвкусная похлебка, которую его заставили проглотить под пристальным наблюдением конвоиров. Темный туннель, несколько километров, каждая лампа освещения врезалась в сознание мучительной вспышкой. Снова карцер, но уже другой, снова кошмары и видения. Проясняющееся на короткие минуты сознание – и вновь беспросветный мрак. Нашитый на форме заключенного белый номер «триста четырнадцать» – как приговор, безжалостный, беспощадный. Бесконечный страх неизвестности – когда за ним придут, чтобы вести на долгую казнь? Отчаянье, перемешанное с раскаяньем и липким ужасом. А потом… оглушительный грохот, раскаленная огненная волна, уничтожающая все на своем пути, хлынувшая из носа и ушей кровь. И тишина…

Глава 6 Алевтина

Январь 2034

Дмитрий впервые за свой долгий рассказ решился поднять голову и посмотреть вокруг. В зале стояла напряженная тишина, люди, приютившие его, замерли в удивлении, молчали, осмысливая услышанное.

– Это все, что я могу рассказать. Можете считать исповедью. Дальше – решайте сами, готовы ли вы подать руку такому человеку, как я. Если плюнете в лицо – я пойму. Сам поступил бы точно так же, – тихо сказал юноша, ощущая бесконечную усталость.

Ему хотелось только спать, тело ныло, в висках разливалась назойливая, тугая боль.

Бугай нарушил молчание первым.

– Тьху, мать… Ну, ты даешь. Про такое только кино снимать, – задумчиво пробасил он. – Что было, то прошло. Господь велел прощать раскаявшихся грешников. Ну что, народ, принимаем найденыша? Не на улицу ж его выкидывать.

– А я бы выкинул, – ответил мужчина в бандане с черепами. – Ты забыл, что ли, как мы в Мытищах нарвались на засаду, наших тогда двоих повязали и увели, Леху и Кирилла, мы сами еле свалили. Если он не брешет, то наши ребята у него в лаборатории замучены, а мы ему и кров, и стол? Нет, я против, на хрен его отсюда, я с таким уродом в одном поле срать не сяду.

Дима побледнел, сжался, внутренне соглашаясь с жестоким приговором. Заслужил. Еще как заслужил.