Призраки прошлого

– Меня всегда до глубины души трогала именно та часть, в которой пытают и казнят великого магистра тамплиеров. Решил повторить его подвиг и настаивать на своем?

– Зачем вы так, Марина Александровна? Я искренне раскаиваюсь… – грустно сказал Дмитрий.

– А я так же искренне тебя не прощаю. Ты поступаешь благородно, не спорю, но мне как-то все равно. Ты поел? Идем, я отведу тебя в медпункт, тебе окажут первую помощь.

Алексеева сидела на стуле, глядя, как санитарка замазывает мазью порезы и ожоги на теле узника.

– В лучших традициях средневековья, – будто сама себе, сказала она и обратилась к Диме: – И каково тебе – побывать в роли жертвы?

– Не надо…

Юноша передернулся, вспоминая, как его мучил Дракула. Вспомнил, как сорвал голос, заходясь в крике, не слыша самого себя от боли. С внезапной ясностью осознал, что повторения этого кошмара он не выдержит и будет готов отказаться от каких угодно слов и признать что угодно, лишь бы никогда больше не испытать такого.

– Отправляйся в постель и попробуй выспаться, – Марина вывела его из медпункта в коридор.

– Вам совсем не жаль меня? – вдруг спросил он. – Было очень больно.

– Пожалуй, в глубине души, конечно, жаль. Как и любому человеку, кто способен испытывать хоть какие-то чувства. А тебе было не жаль тех, кому ты причинял такую же боль? Ты не испытывал если не угрызения совести, то хотя бы сочувствие? – в голосе Алексеевой впервые за этот день проскользнуло что-то человеческое. Дима не ответил, и она продолжила: – Радиация и пластохинон сделали из человека чудовище. Ты и Доктор Менгеле сделали из чудовища вновь человека, но, занятые вашими антигуманными экспериментами, вы забыли сделать людей из самих себя.

Дмитрий хотел что-то сказать, но Марина не позволила.

– Не надо оправдываться передо мной, я все равно не смогу тебя простить, Женя был мне слишком дорог. Иди и подумай о своей судьбе – кто ты и зачем еще существуешь.

* * *

Дима лежал в постели, укрытый теплым одеялом, впервые за много дней сытый и чистый, и тихо плакал, понимая, что завтра он вернется в темный карцер, будет спать на холодном полу, избитый, униженный.

Изощренную же пытку придумал Доктор Менгеле! Дать надежду – и снова отобрать. Показать, как может быть.

Учитель пытается выбить из бывшего воспитанника раскаянье. Всего на одну ночь вернуть его в комфортные условия, а потом обратно, к страданиям и пыткам. И от этого становилось еще больнее.

Недаром они читали одно и то же. Дима глотал горькие слезы, вспоминая книгу, которую невзначай подсунул ему Геннадий. Марина сегодня взяла с полки «Проклятых королей» Дрюона, и несчастный вспомнил еще об одной книге про тамплиеров.

В ней рассказывалось о процессе над отступниками, который проходил в далеком четырнадцатом веке. Палачи того времени знали толк в пытках.

Магистр тамплиеров, Жак де Моле, мучился несколько лет в страшных темницах французского короля Филиппа. Королевские мастера заплечных дел (тогда юному Диме это название показалось очень забавным) долго терзали великого магистра, а потом дали ему несколько дней передышки, чистую постель, сытную еду. После этого они подвесили несчастного мученика на дыбе, и де Моле сдался, признался во всех грехах. Конечно, он отказался от своих слов спустя несколько дней, но это не меняло дела.

Дмитрий утирал лицо руками, не в силах успокоиться, он знал, что завтра разделит судьбу знаменитого тамплиера. В кровати было так уютно, от простыни пахло хозяйственным мылом, и юноше была невыносима мысль о том, что утром это кончится.

Доктор Менгеле был изощренным садистом. В искусстве ломать людей ему не было равных.

– Я сильнее великого магистра. Сильнее. Я не сдамся. Правда на моей стороне, – отчаянно шептал юноша, давясь рыданиями.

Правда на его стороне, но от этого не становилось легче. После многих мучительных ночей эта передышка была издевательством, наполняла болью невозвратной утраты. Зачем, ради чего? Ради успокоения совести? Слабое объяснение.

«Почему я? Зачем я отрекся, почему оказался здесь?»

А совесть отвечала тихо и разумно: ты должен был так поступить.

Долг или жизнь? Вопрос, достойный Шекспира. Только от этого не становилось легче.

Юноша поднялся с кровати. Идти – так до конца. Он позвал конвоира и потребовал отвести его к Геннадию.

Ученый отвлекся от пробирок, поднял недовольный взгляд на вошедших в кабинет.

– Верните меня в карцер! – голос Дмитрия прозвучал неубедительно и жалко.

– Совсем дурак? – Доктор Менгеле удивленно вскинул брови.

– Верните меня в карцер! – громче повторил опальный ученик, боясь собственной слабости.

– С чего бы? Тебе не понравились чистая постель и сытный ужин? – протянул Геннадий, в упор глядя на своего пленника.

– Верните меня в карцер! – всхлипнул Дима и заплакал. Он стыдился самого себя, но не мог остановить слезы, катящиеся по лицу.

Так нужно. Никаких ложных надежд и иллюзий. Пусть будет больно, пусть страшно, по крайней мере, так понятнее.