Призраки стекла (ЛП)

Я стиснула зубы.

— Больше никаких головоломок. Если ты хочешь, чтобы я осталась и выяснила, что происходит, тогда сотрудничай. Помоги мне.

Разбита. Разбита. Разбита.

Я прищурила глаза, задохнувшись от нахлынувшего раздражения.

— Все. С меня хватит. Я ухожу.

Я бросила трубку на пол рядом с полировочным столом и повернулась к двери.

Раздалась одна пронзительная нота, высокая и прерывистая. Я оглянулась через плечо на старое дедушкино пианино, которое стояло похороненное под кусками стекла и полузаполненными скетчбуками. Пианино было одним из многих альтернативных способов творчества, которым Алистер предавался в те дни, когда стекло молчало. Бледное дерево старого инструмента делало его непохожим ни на один из тех, что я когда-либо видела. Состарившееся, иссохшее, полное тайных историй, как и сама стекольная мастерская. Я забыла о пианино и о невидимом призраке, который любил на нем играть.

Я снова шагнула к двери и потянулась за курткой.

Раздалась еще одна пронзительная, злая нота, и воздух вокруг меня задрожал, заискрил, как будто вот-вот ударит молния.

Я задержала дыхание.

Разбита. Это слово прошептали прямо рядом с моим ухом таким тихим голосом, что я почти не услышала его. По кончикам пальцев побежали ледяные иголки. Волосы на руках встали дыбом, и краем глаза я увидела ее.

Светлые волосы, белое платье. Это была женщина из окна наверху.

Я попятилась назад, повернувшись на пятке, затем споткнулась и ударилась о полировочную скамью. Мои руки взметнулись, чтобы ухватиться, и опрокинули трио голубых ваз. Они упали на пол и разбились вдребезги, а я присоединилась к ним, сильно ударившись копчиком.

Боясь, кого или что могу увидеть, я не отрываясь уставилась в пол, отстраненно осмотрев сверкающий лазурный беспорядок.

Стеклянные капли на массивной люстре над головой звонко покачивались.

Разбита.

Я подняла глаза. У люстры было имя. Гордость Уильяма Дарлинга. Некоторое время она висела в большом зимнем саду дома Дарлингов, сверкающая, восьмисотфунтовая⁷, бесценная центральная деталь.

В маленькой каменной стеклодувной мастерской она выглядела почти нелепо.

Однажды я спросила дедушку, почему тяжелая, изящная вещь теперь висит здесь, а не в доме. Он очаровательно улыбнулся и сказал, что люстра всегда говорила ему, что у нее здесь своя судьба.

— И у тебя, и у меня, у обеих, — проворчала я, собираясь встать.

Но остановилась, когда кончик моего пальца коснулся небольшой гравировки на камне — одинокой буквы «П». Я замешкалась, обводя взглядом грубую резьбу. Как и призрак, никто из нас не знал, откуда взялась эта гравировка, и что она означала. Мы предполагали, что это клеймо каменщика. Но когда я была маленькой девочкой, а потом молодой женщиной, обучающейся в студии, Алистер использовал этот неровный шрифт как возможность напомнить мне некоторые слова, начинающиеся на эту букву.

«П — это перфекционизм, идеала не существует», — говорил он. Или.

— «П — это приверженность. П — это потребность. П — это противостояние».

Я на мгновение закрыла глаза, сердцебиение стало замедляться.

— П — это потребность, — прошептала я.

Две капельки слез снова заблестели в уголках моих глаз.

— Нам нужно выполнить поручение, мисс Дарлинг.

Я вскрикнула, едва не выскочив из собственной кожи, и обернулась на хриплый голос.

Эфраим выпрямился, оттолкнувшись широким плечом от дверной рамы, откуда он наблюдал за мной неизвестно сколько времени. В его темно-изумрудном взгляде плясало веселье.

Взъерошенные черные волны небрежно спадали на лоб, а квадратную челюсть покрывала многодневная щетина. На нем была чистая белая рубашка на пуговицах, рукава которой закатаны до локтей, обнажив загорелые мускулистые предплечья и светлые джинсы.

Я стояла на шатких ногах, прекрасно понимая, что выглядела как подогретая смерть.

— Тебя не было в твоей комнате, — сказал он, сделав неторопливый шаг ко мне. — Признаюсь, это последнее место, где я ожидал тебя найти. Я думал, что ты уже на полпути назад в Чарльстон.

— Ты был в моей комнате? — я ненавидела то, как дрожал мой голос.

— Пойдем со мной, Уитни.

Я покраснела, застыв на мгновение, прежде чем сделать движение к трубке для выдува.

— Я в самом разгаре.

— Боюсь, нервные срывы не в счет. Пойдем.

— Куда?

Его губы растянулись в улыбке.

— Думаю, ты знаешь. Я предпочитаю уладить этот вопрос между нами.

Я подняла подбородок, борясь с колотящимся сердцем.

— А если я передумала?

Движение у окна, мелькание белых юбок почти заставило меня посмотреть.

Его глаза потемнели.

— Для этого уже слишком поздно.

Я попыталась сглотнуть, но во рту пересохло.

— Дедушкин адвокат не должен был вносить поправки в завещание. Должен быть другой способ.

Эфраим сардонически улыбнулся.

— Вообще-то в завещание можно вписать все, что угодно. Поверь, я проверял. Несколько раз. Как и мои адвокаты.

— Адель и Роза планируют большую свадьбу, — сказала я, ненавидя дрожь в голосе. — Никто не одобрит, если мы уедем ночью.