Призраки Сумеречного базара. Книга вторая

Говорит, что она из Сумеречных охотников – по происхождению, не по выбору. Она фейри – по духу и крови, но и этого не выбирала. Она говорит, что за ней открыта охота, она опасна для всех, кто ее любит, и теперь она уходит. Она говорит, что это навсегда, она пришла попрощаться.

Он не понимает. Он пойдет с ней. Она пытается объяснить еще раз. Говорит, что Неблагой Двор хочет ее смерти и послал за ней древних убийц из племени фейри, сильных как боги. Взять его с собой – значит подписать ему смертный приговор. Пойти с ней – значит отказаться от себя, от своего я, бросить свой город, свою жизнь. Ты вроде умная, но что-то не врубаешься, говорит он. Ты – моя жизнь. Ты – мое я. И я тебя не брошу. А все остальное? Он пожимает плечами. Да кому оно нужно?

Она смеется. Ее трясет от хохота. Удивляется этому, и вдруг замечает, что щеки ее мокры, она уткнулась лицом в грудь Джека, его руки обнимают ее… И понимает, что не смеется, а плачет. Он обещает, что всегда будет ее защищать. Она говорит вслух, впервые в жизни говорит вслух: я – Эрондейл, это я буду тебя защищать. Ну, вот и договорились, заключает он.

* * *

Это не похоже на жизнь в бегах. Скорее как пускать блинчики на озере. Они летят, словно плоская галька над водой, ныряют в мир там, где сердце пожелает – в Берлине, Токио, Рио, Рейкьявике. Выдумывают себе новые личности, устанавливают контакты с Нижним миром, а когда Джек сжигает какой-нибудь лишний мост или Розмари вдруг чует фейри, или как в тот раз, в Париже, Охотник вдруг встает на их след, они просто сбрасывают маски, меняют имена и лица, тонут и всплывают где-нибудь еще. Иногда они даже думают совсем уйти на дно, зажить обычной жизнью, но такой выбор сделали когда-то ее родители, и это их погубило. Нет, они будут умнее, они создают сеть полезных контактов, которые могут однажды пригодиться. Контактов, но не союзников, не друзей, чтобы никто не задавал лишних вопросов, когда им вздумается исчезнуть или появиться снова. Ни корней, ни обязательств, ни связей. Им нужны только они сами, они двое… – а потом появляется третий, Кристофер, и все сразу меняется.

Она хочет сохранить рождение ребенка в тайне. Чтобы никто не знал, что в этой проклятой цепи появилось новое звено. Еще во время беременности в глубине души она понимала, чем придется за это заплатить. Что придется сделать.

Когда родился Кристофер, она наконец поняла своих родителей. И почему их жизнь была вечно наполнена страхом. Не за себя – за нее. Она отказывается навязывать этот страх своему сыну, она хочет для него лучшей жизни – чего-то большего, чем колючая проволока и сигнализации по всему дому. Да, она хочет, чтобы у него был настоящий дом. Чтобы он узнал, что такое доверие и любовь. Чтобы ему не пришлось вечно скрываться.

Джеку все это очень не нравится. Хочешь избавить его от необходимости хранить тайну? Хочешь, чтобы он вообще о ней не знал? И она говорит, да, вот именно, хочу, чтобы он рос, не боясь мира.

Джек возражает, что расти, не боясь мира, – прямая дорога к тому, чтобы мир тебя уничтожил.

Она ждет, когда ребенок подрастет, сможет есть твердую пищу и обходиться без матери… Вернее, когда она сможет убедить себя, что он выживет и без нее. Она не знает, сможет ли сама выжить без него – без них обоих, но время не ждет.

Она отсылает их.

* * *

Она лежит на полу. Умирает. Кругом люди, но она все равно одна. Она прячется в тайных чертогах у себя в голове – там, где хранит воспоминания о Джеке и Кристофере. Она думает: наверное, она знала, что это неизбежно… иначе зачем возвращаться в Лос-Анджелес, где ее так просто найти?