Призраки в солнечном свете. Портреты и наблюдения

Герои, Джессика Тэнди и Марлон Брандо, шестнадцать раз выходили на поклоны, прежде чем произвели свое действие выкрики «Автора! Автора!». Он с неохотой вышел – был выведен – на сцену, этот молодой мистер Уильямс. Он покраснел, как от первого в жизни поцелуя, притом – незнакомки. Он точно не упивался успехом премьеры; он испытывал непреодолимый страх перед деньгами, настолько тяжелый, что даже по такому случаю не мог допустить мысли о новом костюме, поэтому был в темно-синем, лоснящемся от многих встреч с сиденьями в метро, и узел галстука у него съехал, а одна из пуговиц рубашки висела на нитке. Он был трогательно невысок ростом, подтянут, крепок и со здоровым цветом лица. Он поднял две маленькие, но рабочие по виду ладони и, утихомирив ненадолго восторги, голосом южанина, медлительным, как Миссисипи, разбавленная джином, сказал: «Спасибо. Спасибо большое, спасибо, спасибо…» То, что он чувствовал и ты чувствовал, было радостью – не счастьем: радость кокаиново кратка, счастье длится дольше и ленивее.

Теннесси был несчастливым человеком, даже когда больше всего улыбался и громче всех смеялся. И правда заключалась в том – по крайней мере, для меня, – что Бланш и ее создатель были взаимозаменяемы; оба чувствительны, оба неуверенны, оба томимы плотским желанием. И вдруг, пока ты думал об этом и смотрел, как он кланяется в несмолкаемом шуме, он как будто стал удаляться, постепенно исчезать за кулисами – за руку с тем же врачом, который увел Бланш Дюбуа в нежеланный сумрак.

Воспоминание об Уилле Кэсер (1984)

Все мои родственники – южане, либо из Нового Орлеана, либо из сельских районов Алабамы. Во время Гражданской войны погибли по крайней мере сорок мужчин из моей родни, а может быть, и больше, в их числе – прадед.

Давно, лет в десять, я заинтересовался этими погибшими солдатами, потому что прочел большое собрание их фронтовых писем, которые семье удалось сохранить. Я уже сам пописывал (и даже публиковал краткие эссе и рассказы в журнале «Сколастик») и решил написать историческую книгу на основе писем этих конфедератских героев.

Помешали разные неприятности, и только через восемь лет, когда я был очень молодым журналистом в Нью-Йорке и перебивался кое-как, тема моих родичей в Гражданской войне возникла снова. Конечно, надо было поднять много материала, и для этих занятий я выбрал Нью-Йоркскую публичную библиотеку.

По нескольким причинам. Во-первых, была зима, и это учреждение, теплое, чистое, расположенное рядом с Парк-авеню, могло служить уютным пристанищем целый день. Кроме того, возможно, из-за его расположения сотрудники и читатели сами по себе доставляли удовольствие – сливки общества, образованные, воспитанные люди. А о некоторых частых посетителях и этого сказать мало. Особенно – о голубоглазой даме.

Глаза у нее были голубые, как рассвет над прерией в ясный день. В свежем лице – что-то деревенское, и не просто отсутствие косметики. Она была среднего роста и плотного, но не слишком плотного сложения. В одежде – необычное, но почему-то приятное сочетание материалов. Она носила туфли на низком каблуке, толстые чулки и красивое бирюзовое ожерелье, которое очень шло к ее мягким твидовым костюмам. Волосы – черные, с сединой и коротко, почти по-мужски остриженные. Удивительной и самой заметной деталью ее одежды было чудесное соболье манто – его она почти не снимала.

И хорошо, что оно было на ней в тот день, когда разразилась буря. Я вышел из библиотеки около четырех, и казалось, что в Нью-Йорк переместился Северный полюс. С неба летели снежки в кулак размером.

У бордюра стояла голубоглазая дама. Она ловила такси. Я решил ей помочь. Но такси не показывались – и вообще машин было мало. Я сказал:

– Наверное, все таксисты разъехались по домам.

– Неважно. Я не очень далеко живу.

Ее низкий, мягкий голос шел ко мне сквозь сплошной снег. Я спросил:

– Тогда, можно, я вас провожу?

Она улыбнулась. По Мэдисон-авеню мы дошли до ресторана «Лоншан». Она сказала:

– Я бы выпила чаю. А вы?

Я сказал, да. Но когда мы сели за стол, я заказал двойной мартини. Она засмеялась и спросила, разрешается ли мне пить по возрасту.

И тут я рассказал о себе все. Сколько мне лет. Что родился в Новом Орлеане, что хочу быть писателем.

В самом деле? Каких писателей я люблю? (Она явно была не из Нью-Йорка – западный выговор.)

– Флобера, Тургенева, Пруста. Чарльза Диккенса. Эдварда Моргана Форстера. Конан Дойла, Мопассана…

Она рассмеялась:

– Да. У вас широкие вкусы. Только вот… Из американских писателей вам кто-нибудь нравится?

– Ну, например?

Она не замешкалась:

– Сара Орн Джуэтт. Эдит Уортон.

– Мисс Джуэтт написала одну хорошую книгу: «Край островерхих елей». И Эдит Уортон написала одну хорошую книгу: «В доме веселья». Но я люблю Генри Джеймса. Марка Твена. Мелвилла. И обожаю Уиллу Кэсер. «Моя Антония». «Смерть приходит за архиепископом». Вы читали две ее замечательные новеллы – «Пропавшая дама» и «Мой смертельный враг»?