Призраки Востока

Как-то раз, ранним утром, когда Тун уже позавтракал и собирался отправиться в поле, Чжи неожиданно попросила его задержаться. Она открыла сундук и достала свиток, покрытый официальными иероглифами ли-шу. Тун всмотрелся и запрыгал от радости. Перед ним была вольная грамота на его имя. Чжи выкупила мужа из рабства, рассчитавшись с хозяином серебром, полученным за свои шелка.

– Тебе не надо больше ни на кого работать, – сказала она Туну. – Теперь ты сам себе хозяин. Между прочим, домик теперь тоже наш, и чайные плантации, что к югу отсюда, а еще ближняя тутовая роща – все это отныне твое.

Не найдя слов, Тун хотел было пасть перед женой на колени, но она не позволила.

* * *

Тун обрел свободу, а вместе с ней к нему пришел и достаток. Что бы он не сеял, земля возвращала ему сторицей. Слуги его любили и без конца благословляли прекрасную Чжи за добро, исходившее от этой молчаливой женщины. Ткацкий станок замолчал, потому что Чжи родила Туну сына, такого красивого мальчика, что отец плакал от счастья каждый раз, когда смотрел на него. Мать полностью посвятила себя заботам о сыне.

Время шло, и вскоре стало ясно, что мальчик унаследовал от матери множество чудесных свойств. Говорить он начал на третьем месяце жизни, на седьмом повторял наизусть изречения мудрецов и священные сутры, а когда ему исполнилось одиннадцать месяцев, он уже уверенно держал в руке кисть и выписывал изящными иероглифами в стройные столбцы заветы мудрого Лао-Цзы. Приходили священники из храма, смотрели на мальчика, разговаривали с ним и удивленно качали головами, а потом благословляли Туна со словами: «Сын твой – дар Неба. Боги благосклонны к тебе. Да увидят твои глаза много счастливых весен!»

* * *

Как-то раз по осени, на исходе одиннадцатой луны, когда в лугах уже увяли цветы, а холодные ветра развеяли ароматы лета, Тун с женой сидели дома и разговаривали. Вернее, говорил Тун. Говорил о будущем, о своих надеждах, о сыне, которому наверняка суждено стать великим человеком, о своих отцовских планах… Чжи слушала его с задумчивой улыбкой, но сама говорила по обыкновению мало. А как она была хороша! Тун смотрел на нее, только на нее, и не замечал, как ночь подходит к концу, как догорает огонь в очаге, не слышал, как поет ветер в голых ветвях деревьев снаружи.

Неожиданно Чжи встала, не говоря ни слова, взяла мужа за руку (совсем как тогда, когда они впервые увиделись) и подвела к кроватке, где спал сын и улыбался во сне. Тун ощутил тот же страх, что и тогда, когда он впервые заглянул в глаза Чжи. С тех пор страх притупился, стертый любовью и привычкой, а теперь вдруг вернулся. Наверное, так должен чувствовать себя человек, внезапно оказавшийся перед бессмертными богами. Благоговение охватило Туна и он безотчетно опустился перед женой на колени, словно в храме перед изваянием божества. Через некоторое время он поднял глаза, но тотчас не только опустил их, но и зажмурился. Перед ним стояла женщина, ростом превышающая любую смертную, от ее фигуры исходило яркое сияние, подобное солнечному свету, а тело просвечивало сквозь одежды. Но голос ее звучал все так же нежно:

– Мой возлюбленный! – сказала она. – Пришло время нам расстаться. Знай, я не рождена смертной женщиной. Мы, Незримые, можем воплощаться на вашей земле лишь ненадолго. Но, видишь, я оставляю тебе плод нашей любви, нашего маленького сына. Он всегда будет с тобой, и будет любить тебя так же, как ты любил своего отца. Ведь и я послана Небесным Владыкой тебе в награду за твою верность сыновнему долгу. Но мне пора возвращаться к моему Небесному Отцу, ибо я – богиня Чжи-нюй .

Голос смолк, сияние угасло, и Тун, даже еще не открывая глаз, понял, что его жена покинула этот мир, растворилась в небесах, как порыв летнего ветра, угасла для него навсегда, как свет догоревшего пламени. Двери в доме так и остались закрытыми, ставни на окнах никто не открывал… Его сын тихо улыбался во сне. Темнота снаружи редела, в небесах занимался рассвет, ночь уходила. Восток величаво раскрывал ворота перед восходящим солнцем. Осиянные его приходом, предутренние туманы взволновались, образуя текучие странные контуры, напомнившие Туну волшебные фигуры на шелке, выходившем из ткацкого станка Чжи-нюй.

Впереди меня, как предвестник, восходит Луна

Позади меня, все быстрее, летит Дух Ветра…

Ли Цзяо

Возвращение Ен Чин Кэна

В комментариях к тридцать восьмому стиху «Дао Дэ Дзин», тому, который посвящен расплате за безнравственность, можно найти легенду о Ен Чин Кэне. С той поры миновала уже тысяча лет, ибо история эта произошла в период расцвета эпохи Тан.