Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы

Один голландский историк заметил, что летописцы и авторы исторических романов, как правило, воспроизводят самые неприглядные стороны своей эпохи, поскольку до их ушей прежде всего долетают стоны и жалобы обездоленных, а уж потом — музыка придворных балов. Но чтобы увидеть изысканную красоту этой эпохи, надо обратиться к живописи. Если сравнить живописные полотна разных столетий, то сразу бросается в глаза, что ни в какой другой исторический период художники не передавали так ярко и вдохновенно ощущения сладости жизни. На картинах Фрагонара, замечательного художника той эпохи, наше воображение поражают легендарные величественные парки: неправдоподобно огромные деревья, под ними — маленькие человеческие фигурки. Эти люди буквально купаются в невообразимом блаженстве, делающем их кукольные лица почти одушевленными, в блаженстве, которое доносится до нас, как фиоритуры волшебной флейты. Рассматривая полотна Фрагонара, никак не отделаться от ощущения, будто читаешь очень красивый старинный эротический роман, пронизанный легкой меланхолией. Хочется проникнуть в секрет этих картин, оказаться в упоительно-сладостном мире парков… И ощущаешь какое-то несказанное беспокойство, которое всегда пробуждается в душе при соприкосновении с истинным искусством.

И тогда со всей очевидностью понимаешь: эта эпоха была такой же прекрасной, как тончайшие кружева, как изящный и хрупкий севрский фарфор, как нежный аромат отборного вина, как воздух венгерской осени, когда сквозь пламенеющие листья ощущается невыразимая сладость вечного упокоения.

Это можно передать только стихами. Такими, например, как стихотворение Верлена «Лунный свет» из его сборника «Галантные празднества»:

Твоя душа — волшебный край. И в ней
Кружатся маски в танце маскарада.
Но там, под одеянием гостей,
Шальное сердце празднику не радо.

Играют лютни. Миг любви воспет.

Блаженство правит балом в мире сказок.
Звенит минор, и зыбкий лунный свет
Овладевает светлой песней масок.

О, лунный свет! В ночи прекрасен он.

Недолговечны грустные обманы.
И в лунном свете ниспадает сон,
И плачут в парке старые фонтаны.

* * *

Бриллиантовое ожерелье исчезло, но слава о нем обошла всю Европу. Ни одно событие в течение десятилетий, предшествовавших революции, не имело такой прессы, как процесс об ожерелье. Современники инстинктивно почувствовали его роковую сущность.

Даже в далекой в ту пору от политики и забытой Богом Венгрии люди не остались равнодушными к этой истории. Отец-иезуит Дьёрдь Алайош Сердахей откликнулся на нее латинским стихотворением, в котором упомянул всех мифологических персонажей, в чьих судьбах ожерелья сыграли гибельную роль:

О ЗНАМЕНИТОМ ОЖЕРЕЛЬЕ, КОТОРОЕ ВЫЗВАЛО ВО ФРАНЦИИ ГРОМКИЙ ПРОЦЕСС, ПОТРЯСШИЙ ЕВРОПУ

Кто ж фурия та? Не мегера ли, дочь вероломства,

Взяла ожерелие это у Стикса в заброшенном гроте?
Галлы, к нему прикасаться рукой опасайтесь!
Помните роль роковую, что сыграна им
В судьбах Семелы, Гармонии и Эрифилы, а также
В судьбе Иокасты. Фатальные беды сулит
Сие ожерелие смертным, и кто б ни владел им,
Любой поплатился тяжелым позором иль смертью.
Сам Аполлон отравил его ядом и недругам отдал…
Но пыл и слова отвращенья напрасно я трачу, как видно:
И в пурпурной мантии в Риме посланник Господний
Желает себе получить ожерелие это.
Но, преосвященство, зачем украшение женщин
Ты алчешь иметь? С ним познаешь напасти и беды,
Что женщин настигли, красой ожерелья прельщенных.
Кто с легкостью верит, что может понравиться людям,
Покуда собой восторгается, — будет несчастным.
Зачем же стремиться к проклятью и каре Господней?
Пусть лучше ла Мот отнесет ожерелие фуриям диким.