К усталости и невероятному нервному напряжению добавилось и то, что я простудился, как всегда когда попадаю под сильный дождь, и у меня начался жар. Вероятно, этим отчасти можно объяснить провалы в памяти. Например, я, вне всякого сомнения, что-то ел и пил, поскольку не помню, чтобы меня мучили голод или жажда, но чем меня потчевали — напрочь вылетело из головы.
Естественно, ни малейшего понятия я не имею и о том, сколько меня продержали в этом кошмарном заточении. У меня остановились часы. Окон в моей темнице не было, и я, засыпая и просыпаясь через какие-то неопределенные периоды, полностью утратил чувство времени.
Единственное, что я помню отчетливо с самого начала, — это запах. Он напоминал дым ладана, но был более горьким и дурманящим. Этот запах у меня ассоциировался с какими-то названиями из книг об оккультизме: вербена, мирра, алоэ, амбра… Этот же самый запах я почувствовал и тогда, когда мимо нас с Осборном проскакал по шоссе полночный всадник.
…В комнате мерцал странный зеленоватый свет, и в этом зыбком мерцании передо мной колыхался какой-то маленький человечек. Он походил на гнома, какими их обычно изображают на картинках, одет был в некое подобие шахтерского комбинезона, а на голове носил шлем, как у авиатора, и из-под этого шлема виднелось умненькое злое личико.
Я уже понял, что мой посетитель не является субъектом вещественного мира, облеченным в конкретную плоть, и внешность его была такой же ирреальной, как колеблющийся огонек свечи. То он хлопал крыльями и кукарекал, то у него вообще не оказывалось никаких крыльев.
— Приветствую вас, Бенджамин Авраванель, — заговорил он визгливым голосом. — Сейчас я принесу вашу одежду.
— Тут какая-то ошибка, — сказал я. — Меня никогда не звали Авраванелем. И я вовсе не просил принести мне одежду.
— Неважно, — сказал гном и закукарекал.
В тот момент мне это показалось вполне естественным.
Гном влез на высокую табуретку, которой здесь прежде не было, и заколыхался.
— Великому Адепту почет и уважение, — изрек он.
— Несомненно, — с готовностью подтвердил я, — почет и уважение.
— Великий Адепт сейчас готовится привести в действие Великий Механизм. Так повелевают звезды, звезды, звезды…
Как ни странно, я видел наяву все, что он говорил. Звезды двигались по небу и вдруг замерли — многозначительные, полные таинственного смысла.
— Великий Адепт нуждается в помощнике, — продолжал гном. — Из всех ученых он выбрал вас, Бенджамин Авраванель.
— Но простите, я ведь не разбираюсь в этих делах.
— И все-таки у вас больше знаний, чем у любого жителя Мэрионетшира.
Я почувствовал себя польщенным.
— Ой-ой-ой! — заверещал гном. — Ах, какой ужас!
И он зашипел, как сырое полено, брошенное в камин.
— Великий Механизм заглох. Вышел из строя. Что-то неладно, что-то не так…
Я снова увидел то, о чем говорил мой необычный собеседник: огромный агрегат, светящийся изнутри. Он состоял из стеклянных трубок, колб, движущихся поршней, спиртовок, причем все это странное устройство необъяснимым образом напоминало по форме тело какого-то животного. В трубках и колбах булькала золотисто-желтая жидкость.
— Вот здесь что-то заело, — сказал гном, показывая на один из сосудов. — И все. Дальше не идет. А смотрите, какой цвет. Как золото. Но это еще не золото, не золото.
Потом гном исчез, пропал и странный агрегат, и я почувствовал ужасную головную боль.
Через некоторое время гном снова появился передо мной. Он был в черном костюме и имел очень торжественный вид.
— Наклонитесь ко мне поближе, Бенджамин Авраванель. Я должен сообщить вам страшную тайну. Великий Адепт вынужден прибегнуть к черной магии, чтобы снова привести в действие Великий Механизм. Вам тоже надо принять участие в этой церемонии. Он рассчитывает на вашу помощь. Вы — ученый, вы — мудрый человек. Пойдемте, вы должны подготовить святилище. Время, время…
Я взглянул на песочные часы. Песчинки с шуршанием отсчитывали секунды уходящего времени. Я поднялся и последовал за гномом.
Мы оказались в пятиугольном зале, озаренном искусственным солнцем, таким же, какое я видел в подземном склепе Пендрагонов.
На мне была черная бесформенная хламида без рукавов, на ногах — тяжелые, должно быть, свинцовые башмаки, разрисованные астрологическими символами.
Я сразу же начал подготовку зала к церемонии. В руке я держал палочку, которую обмакнул в какую-то кроваво-красную жидкость, после чего начертил на полу две большие концентрические окружности. Потом во внутренней окружности нарисовал треугольник, а внутри него — еще три окружности, но уже не концентрические.
В одну из них я поместил кадило, в две другие — по черному подсвечнику в форме полумесяца. Потом в одной из точек внешней концентрической окружности положил дохлую летучую мышь — это было северное направление; запад обозначил человеческим черепом, юг — козлиной головой, восток — дохлой черной кошкой.
Тем временем запах, исходивший из кадила, становился все более тяжелым, и я вернулся в свою комнату. Весь дом гудел, как орган.
В комнате оказалась удобная кушетка, застеленная черным покрывалом. И я прилег на нее.