Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)

Паника случилась ужасная. Люди бежали по узкой дороге, бросая оружие, форму и снаряжение и не слушали ничьих приказов... Я пытался... Я хотел остановить их... Но они бежали, как безумное стадо и чуть было не затоптали меня самого.

И тогда я решил, что мне надо возглавить отряд, который бы стал заслоном перед бегущими и как-то остановил их. Я вскочил на коня и мы понеслись по дороге, обгоняя солдат... А потом общий ужас, крики проклятий моих же людей, произвели страшное впечатление на мою лошадь и она понесла...

Я опомнился лишь когда какой-то капитан нашей армии схватил моего коня под уздцы. Я хотел... Я пытался ему объяснить, что случилось, что сейчас сюда придут русские и мы должны...

Тут он выдернул меня из седла, дал мне пощечину и прошипел:

"Слезайте немедленно с лошади, люди подумают, что их бросили! Придите в чувство, вы же -- генерал нашей армии! Вон те холмы, встаньте на них в каре и попытайтесь остановить как можно больше людей, чтоб защищаться! Я же с моим батальоном постараюсь задержать русских, пока вы... Пока вы не приведете людей в чувство!"

Я сразу опомнился. Я пошел, как сомнамбула и воткнул мою шпагу в землю на ближайшем холме и мои солдаты, бежавшие по дороге, при виде меня, стали по одному останавливаться, озираться вокруг, вооружаться оставшимся у них оружием и занимать место в строю. Так мы стояли и ждали русских...

Только русские не пришли. Вся их армия уперлась в единственный батальон и понесла в битве такие потери, что русские командиры не решились атаковать штандарты целой дивизии после конфузии с единственным батальоном пруссаков.

А тот капитан и все его люди полегли, как один. В том бою на один его штык пришлось... Бог весть -- сколько штыков русских...

На другой день стало известно, что главные силы Железного Фрица смогли нанести контрудар и теперь русские отступают по всему фронту... Потом прибыли вестовые, которые предложили мне ехать в Ставку, а вместо меня был назначен новый комдив...

На Трибунале я объяснял ситуацию, рассказал все, как было, и у меня оказались свидетели, так что... Меня оправдали.

Но пока шло это следствие, я оставался при короле под домашним арестом и не мог знать, что происходит с моей женой - твоей бабушкой.

В день оправдания (а следствие длилось почти ровно год) ко мне подошли и сказали:

"Твоя жена тебе изменила. Она родила от твоего же отца! Теперь тебя ждет в колыбельке маленькая сестричка, а старый греховодник так спятил, что показывается всюду с твоею женой, как с твоей матерью! Даже хлеще того, целует ее перед всеми -- старый сатир! А от этих евреек и впрямь легко потерять голову -- они же такие все сладенькие!"

Я сошел с ума от сих слов. Я не помнил себя. Я испросил дозволения у короля и поехал домой. Я вбежал в мой собственный дом и в спальне жены...

Там была люлька и Софи кормила малышку своей собственной грудью. А крохотная девчушка пускала огромные пузыри, гулила и размахивала ручонками...

Я сказал Софье:

"Как ты могла? Ведь я так сильно любил тебя! Как ты могла предать нашу Любовь?"

Тогда твоя бабушка положила твою мать в люльку, убрала в платье грудь, приложила палец к губам и шикнула:

"Не пугай ее! Говори тише".

Затем она вышла со мною из комнаты, прикрыла за собой дверь, с досадою посмотрела на меня и просто сказала:

"В кого же ты такой уродился? Недоделок... Отец бы твой за такое -прибил бы и меня, и мой плод! А ты даже выходишь на цыпочках... Ладно, чего уж теперь...

Уходи отсюда, пожалуйста. Дочь моя не должна тебя больше видеть. Пусть лучше я родила ребенка в Грехе, чем... Сей Грех -- на мне и я теперь -шлюха. Зато на моей девочке нет Пятна за то, что ты сделал. Иль верней за то, что не смог сделать. Уж лучше бы...

Лучше бы ты застрелился в тот день! Своей Чести не жаль, отца б пожалел! Он чуть не умер со стыда и горя из-за тебя..."

Я не помню, как вышел из моего ж дома... Потом я написал прошение Фридриху, в котором просил его отправить меня -- куда-нибудь, лишь бы из дома подальше. Америка тогда считалась известнейшей ссылкой и меня послали туда -- с глаз долой.

После Войны, когда меня выкупили из французского плена, я узнал, что отец, будучи комендантом Берлина, был тяжко ранен. Русское ядро раздробило ногу его, а он все пытался ее сохранить -- вот и доигрался до сепсиса... Ногу пришлось отнять по бедро, но по его личной просьбе Фридрих оставил его комендантом Берлина и командующим берлинского гарнизона.

Уже после Войны рана его вдруг воспалилась и он пролежал в горячке полгода. За время сие они убили твою бабушку - Софью.

Ее изнасиловали до смерти в тюрьме. Было следствие и по личному приказу Фрица всех насильников обезглавили. Но я, как человек причастный к разведке, знаю подоплеку этого дела...