Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)

Не прошло и десяти лет с той поры и я узнал, что Чаадаев замешан в дела "Союза Благоденствия". Тогда к нему пришли мои люди, арестовали и привезли в мою Ригу. Там я самолично посадил его на корабль и, на его глазах разрывая паспорт, сказал так:

- "Я слишком люблю и уважаю тебя, дурака, чтобы иметь удовольствие вздернуть на одну веревку со всякими Пестелями! Чтоб ноги твоей тут не было, пока мы их всех не перевешаем!"

Когда с декабристами было кончено, по моему личному приказу Петин паспорт был восстановлен и я дозволил ему вернуться. Он же отплатил мне "Философическим Письмом", за кое по всем понятиям ему полагалась смертная казнь.

Вы не представляете каких трудов мне стоило объявить Петю душевнобольным, ради спасения его жизни! Когда его увозили в лечебницу, он заорал:

- "Что ты делаешь?! Твоя милость - страшнее яду, страшней лютой казни! Я был в своем уме, когда писал мои строки!" - сердце мое сжалось и застыло в груди. Но я нашел в себе силы ответить:

- "А что ты сделал со мной? Назвал наркоманом-лунатиком?! Да лучше бы вы изгнали меня из Ложи, чем такое прощение! Я скажу тебе, как было дело. Я обосрался от ужаса! Я знал, что со мной сделают англичане. Они выдадут меня чеченам на растерзание!

Да, я обделался, как последний потс, как дешевая погань, но я был в своем уме и рассудке! Корабли наши стали полным дерьмом, а с отставкой Ушакова все дельные капитаны вернулись в Россию, но не в том дело!

Я - испугался! И всю жизнь я боялся, что кто-то когда-то узнает про сию мою мерзость! И когда я повинился пред вами - я думал, что вот, наконец-то я нашел в себе мужество сделать Честный поступок, а ты назвал меня чокнутым...

Ешь ныне сам - свое лекарство. Я спасаю тебя от Смерти... Живи ж теперь - чокнутый!"

Я по сей день не могу забыть как кричал Петя... Как он катался по полу его кареты, пытаясь зубами перегрызть ремни санитаров. А посторонние смотрели на это и покачивали головами:

"Совсем плохой стал... Давно его надо было упрятать".

Лишь стало ясно, что нам предстоит поход через Альпы, мы тут же всеми правдами и неправдами стали закупать себе лошадей и Дибич возглавил четыре тысячи стрелков, я же взял под команду тысячный грузино-армянский конный отряд. Мы переправились с Корфу и влились в общую армию эрцгерцога Карла в Триесте. Австрийцы уже бежали, поджав хвосты, и теперь Венеция снова была в руках якобинцев.

Честно говоря, австрияки могли и не бежать с такой скоростью, но с другой стороны Альп приходили ужасные известия о полном разгроме их армий в Баварии. Теперь армии эрцгерцогов Карла и Иоанна с "огромной" (по австрийским понятиям) скоростью откатывались из Северной Италии общим направлением на Вену. Но уже в общих походных колоннах с австрийцами я уловил зловещие нотки. Австрийцы отличаются от чистых немцев тем же самым, чем малороссы от великороссов. Наши южные "братья меньшие" грешат необычайной задиристостью и петушистостью, но стоит их разок окатить холодной водой, как они тут же впадают в настоящую панику, а рукава приходится засучивать их "старшим" - северным братьям.

При этом австрияки (ровно как и хохлы) никогда не признают, что обделались, но найдут тысячу причин, почему им "не удалось", но уж в другой-то раз! Вот и теперь австрийцы говаривали, что "нам не повезло потому, что мы - порознь, а вот если бы вместе..."

Я сразу почуял, что эти сволочи готовы - в кусты при первом поводе. Никогда не доверял католическим свиньям. Кстати, в следующей кампании австрийцы не повторили ошибки и "встали вместе". Всю их немереную армию Бонапарт смешал с дерьмом при Ваграме. Плохому танцору всегда что-то мешает. Ну да что взять - с австрияков!

Короче говоря, я крепко поругался с моими попутчиками и сказал им, сами не идете - прочь с дороги! Австрийцы с радостью покорились и я, как нож сквозь масло, просвистел мимо их порядков, уже 20 октября добравшись до Любляны. Через неделю я был в Марбурге. К 1 ноября вышел с моим корпусом в Венгрию в долину реки Рабы. Там меня ждало известие о падении Вены, последних австрийцев я видел за полторы недели до этого...

Я никогда не считал себя особым героем, но все русские офицеры, когда в ночь с 17 на 18 ноября я вывел мой корпус к левофланговым разъездам Дунайской армии - не могли поверить, что можно совершить столь стремительный марш-бросок через Альпы в сорок дней. Когда в Тильзите меня представили Бонапарту, он сразу сказал:

- "Помню. Дибич и Бенкендорф - марш от Триеста до Аустерлица за сорок дней. Всегда хотел познакомиться... Слушайте, Бенкендорф, вы производите впечатление умного человека, какого черта вас принесла нелегкая через Альпы на верную смерть? Да еще - с такой скоростью! Вы что, - не сознавали истинного отношения сил?"

Только тогда, в Тильзите - я впервые задумался: зачем я ввязался в дурацкую, изначально проигранную войну? Ведь я же сам объяснял тому же Дибичу, насколько не нужно соваться в эту давиловку! И он - вроде бы со мной соглашался...