Призвание

Вся гостиная вверх дном:

Две «Мартини» под окном,

Осушенных там стояли

И надежды не давали.

Бутерброды с мишурой,

Под лососевой икрой

В центре, на полу валялись;

С ними рядом красовались

Три испанских от вина

И армянская «Двина».

Все испиты! На столе,

Средь закусок, в хрустале

Засыхала «Сельдь под шубой»;

Здесь же рядом медной тубой

Был накрыт «Марсель» салат,

Да разбросанный шпинат,

И окурки под столом…

В общем – тут царил погром!

Все ж, больной кривясь, шатаясь,

Брел с надеждой, оступаясь

По скрипучему полу,

В направлении к столу.

В кресло рухнул от бессилья

У стола, и штор мантилья

От порыва колыхнулась,

Вьюгой снежной распахнулась

Настежь форточка окна.

Терпкий запах от вина

С подоконника струился,

Позабытый в днях, хрусталь

Шторой сваленный разбился,

Об паркет – фужер «Версаль».

– Не успел… Какая жалость! –

Он, с сарказмом бредя; вялость

Заставляла так сказать.

Слабость стала пронимать,

Безразличьем сердце грея.

От бессилия трезвея,

Наш гуляка стал кивать

Отраженью; где кровать,

Здесь трюмо в углу стояло,

В нем пред выходом, бывало,

Ветрин часто красовался

И собою любовался.

–Да!.. Заплыл лицом немного,

Выпито знать было много

В день вчерашний иль какой? –

Рассуждал он сам с собой.

Вспоминал, как все началось:

У Кремля на Ёлке малость

Был с друзьями, голосил,

Пил не много, больше лил;

В след за тем – воскрес «Ковчег»,

Здесь огромный вышел чек;

Дальше запестрил Арбат –

Танцы, песни невпопад,

Кадром, медленно всплывали…

Там в «Метелице» играли,

Кто в «рулетку», кто в «блек-джек»

Долларов с пяти разбег –

Митя Ветрин мотом слыл.

Пыл героя охмурил…

После дача. Где-то спал,

Снова пил… так пролетал,

Верно кряду третий день.

Не дивлюсь тому – мигрень,

Стала парня донимать,

Не давая долго спать…

Праздной жизнью увлеченный,

И собою поглощенный,

Он ученье презирал,

По ночам кутил, играл.

Радостью таких влечений

Был наполнен каждый день.

Жизнь не жизнь без приключений!

Спал, пока исчезнет тень.

Ночь любил… Ночная тайна

В нем рождала страстный пыл,

Взор красивый свой, печальный

Не луне одной дарил…

Он – философ вольных щей.

Расскажу о нем – скорей!

Глава 2

Из Обдорска Митя родом,

Жил он с северным народом

На Ямальской стороне,

В снежной сказке, сладком сне!

Годы, месяцы, недели

Очень быстро пролетели

Митя Ветрин подрастал,

Расставанью час настал.

В институт, туда дорога.

Вышли, встали у порога.

Молча с родными простился

И в далекий путь пустился.

«На Москву, красну столицу –

Покорить хочу царицу!» –

Думалось ему в дороге.

Есть ошибки в моем слоге,

Пусть простит читатель мне

Вольность эту при луне!

Детства времена прошли,

Мысли грустны снизошли

На Митю, моего героя,

Пред окном курил он, стоя,

Тамбура, взирая вдаль.

В сердце Ветрина печаль;

Покидал он край родной,

И хоть плач, хоть волком вой,

Но родней своих берез

Не найдешь… В душе психоз!

Призадумался с тоской:

«Жизнь, как шторм, как вечный бой!

Отыщу ль свою дорогу

Иль ходить на босу ногу

Мне скитальцем по стране?»

Сомненье вкралось в глубине,

Он с ним боролся, подавлял,

Души унынье отгонял,

Томясь в секундном рассужденье,

Поймав нить мысли, вдохновенье:

«Нет, найду! Себя ль не знать!..»

Оптимизма не отнять!

Да, таков он есть, не спорю,

Не давал скрутить он горю

Сердце ль, душу – все равно,

Понял это он давно:

Коль придет к тебе печаль,

Коль себя вдруг станет жаль,

Сторониться чувств таких,

Тех, что часто бьют под дых…

Хранил покой, минув волненья,

Такого рода, как сомненья;

Не чуждый жалости людской,

Он, впрочем, с чистою душой,

Как ведал, ближним помогал:

Авоськи бабушкам таскал…

Участлив в нуждах, он не зверь,

Но спать ушед, захлопнув дверь.

Лег в купе, да все ж дремать

Он не смог – жестка кровать!

Подложил аж два матраса,

И смягчилась бы гримаса

На его лице раз в пять –

Стал сосед подтрунивать;

Молвил он: «Не стар, а юн,

Молод ведь, а уж ворчун!»

Митя наш краснел и злился,

Но поняв, прилег, смирился

С откровением таким,

Хоть и был всегда раним

На подобны замечанья –

Не было ведь в сём ворчанья,

Лишь сердечное желанье

Спать помягче – все признанье!

В одеяло завернувшись,

Ликом к стенке отвернувшись,

Томно начал друг зевать,

Свои очи закрывать.

Мысли тихо поплыли,

Словно в море корабли.

Вспомнилось ему раздолье:

Бела даль в широком поле,

Птица вольно здесь парит,

С высоты ей вид открыт

На леса, поля и горы,

А в лесах полярны совы,

На ветвях, и словно воры,

Притаясь, добычу ждут,

Зорко в темень стерегут.

И Уральских гор вершины,

Митя быстро начертал:

Гору красную Рай-Изу,

Черну гору он знавал…

И не раз в местах чудесных

С дедом со своим бывал.

Много слов он слышал лестных

От людей, гостивших в крае:

Зимний вечер на Ямале –

Сказка! Севера сиянье

Там пленит любому взор!

Вот деревьев очертанье –

Елей, лиственниц вблизь гор,

Память вновь его рождает,

И берез красив убор,

Пышной, белой бахромой

Очи радует зимой.

После вспомянул он даму,

Марью Николавну – маму

И её лица овал…

Светлых глаз печаль соткал;

Как на таинстве крещенья

Мило всё, и утешенья

Жаждет страстная душа,

Кротко, нежно так дыша;

Митю лет шести крестила –

От дымящего кадила

Запах ладана, свечей,

Также медленность речей,

Возглас твердый и простой,

Колокола звон густой…

Как толпились, создав гам,

Сонмы душ при входе в храм.

Воссоздал нешумный град…

И последний снегопад

Он особо полюбил –