Призванный в Бездну (СИ)

Несколько дней спустя рутина моих блужданий по Лабиринтуму нарушилась. В одном из проходов, широком и почти лишённом естественных наростов, я наткнулся на металлические плиты, которыми был выложен пол.

Я нашёл руины.

И они целиком захватили меня.

Глава 21

Из песка и мягкой глины выступали древние изразцы. Сделанные из тусклого металла, они были тщательно подогнаны друг к другу, хотя представляли собой неправильные семиугольники. Взгляд скользил по сильно вытянутым граням, цеплялся за чересчур широкие углы, которые не образовывали, не могли образовать существующую геометрическую фигуру — и всё же каким-то чудом рёбра соединялись воедино.

Изразцы бросали вызов симметрии. Если смотреть на них слишком долго, начинало казаться, что над ними дрожит само пространство, возмущённое их искаженностью, вызовом привычным законам реальности.

Искривлённые плиты составляли узор, неуловимый для разума. Я не видел его, но нечто внутри чувствовало рисунок и откликалось на него радостным возбуждением. Часть этого ликования передалась и мне, усиленное природной склонностью видеть красоту в чудовищном. Я присел и прикоснулся к одному изразцу, провёл по нему пальцами, чувствуя пульсирующую прохладу металла.

Нахлынул легкомысленный позыв запечатлеть узор на бумаге. Его противоестественная красота вызвала у меня прилив вдохновения.

Отголоском донёсся шёпот Нейфилы.

«Какая жуть».

Жуть? В жизни не встречал ничего прекраснее.

Она замешкалась с ответом. Пока стояла тишина, я изучал плиты, стремясь найти хоть один зазор, хоть один изъян, который разрушил бы гармонию, созданную её полным отсутствием. Наконец Нейфила заговорила.

«Не знаю, как видишь это ты, но мне неуютно. Даже не так. Мне страшно. Я… Сложно описать, что я чувствую, но один взгляд на них приводит меня в трепет. Как и любого человека, насколько мне известно. Кажется, здесь нет ничего особенного, но… Если присмотреться… Они невозможны. Эти пластины. Как будто к ним добавили дополнительное измерение, которое недоступно людям, но в которое нас затягивает, стоит только утратить бдительность».

Она перевела дух. Я явственно услышал прерывистое дыхание, хотя Нейфила, будучи призраком, не нуждалась в нём.

Нет, всё-таки от некоторых привычек сложно отказаться.

«Безликие обожают руины. Наверное, твоё восхищение вызвано им, безликим, которого ты победил».

Поначалу я не принял её слова всерьёз. Взыграла гордость художника, наткнувшегося на шедевр, достойный работы кисти. Но поразмыслив над ситуацией, я согласился с Нейфилой. Моя увлечённость этими развалинами была чересчур сильна. Меня же не тянуло безотрывно разглядывать своё отражение в облике безликого, а тут — я ощущал, что готов провести остаток своих дней здесь. Но это явно шло вразрез с моими планами.

Я погрузился в неглубокую медитацию и обнаружил, что безликий, обычно смирно сидевший в клетке, пришёл в неимоверное возбуждение. Он бросался на её прутья, как обезумевший зверь, стремился выломать их и вырваться на свободу.

Пары мысленных оплеух оказалось недостаточно. От них безликого охватило настоящее бешенство. Пришлось наказать его сильнее. Лишь после того как я перемолол треть его сущности, он угомонился — впрочем, больше походило на то, что он попросту обессилел.

После возвращения в реальный мир ассиметричные изразцы больше не вызывали во мне абсурдного восторга, но и отвращения к ним я не испытывал. Несмотря на их невозможность, для меня они оставались привлекательными.

Так и теряется человечность.

Нейфила отозвалась:

«Её можно потерять миллионами способов. Люди постоянно этим занимаются. Для этого не обязательно превращаться в монстра внешне. Хотя Бездна часто помогает скрывающимся чудовищам обрести подобающий вид».

Спасибо за комплимент.

Она смутилась.

«Я не тебя имела в виду. Я про… старуху и тех, кто был до неё… Неважно. Мы можем уйти отсюда? Даже когда я не смотрю, меня пробирает дрожь от этого места».

Конечно.

Я поднялся и направился в глубь развалин.

Раз люди их избегали, в них могло лежать нечто ценное. Ни к чему пренебрегать подвернувшимся случаем.

«Да нет же! В другую сторону!»

Потерпи, мы скоро уйдём.

Я услышал глубокий вздох, но не придал ему значения.

Выложенный изразцами проход закончился выходом в огромную пещеру, свод которой терялся в темноте даже для моих усиленных глаз. В ней ничего не росло — ни ядовитых грибниц, ни раскидистого лишайника, ни даже мха на стенах.

За недели, проведённые в Лабиринтуме, я научился улавливать жизнь, которая кипела в подземельях, что лишь казались безжизненными. Шорох мелких насекомых, медленные поползновения хищных растений, отзвуки далёких схваток местных животных, несмолкающая капель воды с потолка — всё это складывалось в уникальный ритм третьего слоя.

И всего этого тут не было.

Я будто вошёл в древний склеп, в котором пахло пыльной древностью.

Ни звука.

Ни движения.

Нет даже паутины — пауки погибли от голода или разбежались.