Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Такимъ образомъ сидлъ онъ на низенькой плит могилы гунновъ, съ мольбертомъ на колняхъ, впивая пылкимъ взоромъ художника красоту мста и времени, творя трудолюбивою рукою художника снимокъ съ этой красоты. И краски на палитр смшивались сами собою, и каждая черта кисти на маленькомъ полотн приближала копію къ оригиналу съ такою скоростью, которымъ самъ художникъ не могъ нарадоваться и надивиться. Такъ скоро никогда еще не шла у него работа, такъ дружески никогда еще не сходилось намреніе съ исполненіемъ, такъ сильно никогда не счастливило его высокое ощущеніе своей силы.

-- И неужели же мечта, что я тутъ только могу быть тмъ, чмъ мн назначено быть,-- больше чмъ мечта? говорилъ онъ самъ себ,-- и неужели же глубокомысленная мудрость миа объ Анте подтвердится и на мн? Ну конечно, вс мы дти земли; наша мать не виновата, если мы, оторвавшись отъ нея, стремимся къ далекимъ солнцамъ, отъ страшнаго жара которыхъ быстро таютъ у насъ восковыя крылья. Я былъ тамъ, въ Италіи, подобнымъ Икаромъ.

-- Да, да, вскричалъ онъ громко,-- Римъ, Неаполь, Сиракузы, вы, эдемы художниковъ,-- что значитъ этотъ клочекъ земли въ сравненіи съ вами! а между тмъ для меня онъ больше, несравненно больше, чмъ вы; онъ -- моя родина.

-- Въ которой старый другъ отъ всей души привтствуетъ тебя, сказалъ звонкій голосъ позади него.

Готтгольдъ съ испугомъ обернулся.

-- Карлъ Брандовъ!

Онъ стоялъ тамъ -- стройная гибкая фигура, прислонившаяся къ глыб, на которой лежала утромъ змя,-- и его круглые жесткіе глаза напомнили Готтгольду о неподвижныхъ зминыхъ глазахъ.

-- Конечно, это я, сказалъ Карлъ Брандовъ, подходя ближе съ улыбкой, которой слдовало быть дружеской, но которая была такъ же холодна, какъ и протянутая Готтгольду рука, куда онъ, колеблясь, положилъ свою руку.

-- Какъ ты нашелъ меня? спросилъ Готтгольдъ.

-- Я -- старый охотникъ, возразилъ Брандовъ, показывая свои блые зубы.-- Отъ меня не такъ-то легко скрыться, да еще въ моемъ собственномъ округ. Но я не хочу хвастать. Дло въ сущности очень просто. Я зналъ еще недли за дв, что ты будешь здсь; потомъ я услыхалъ у Плюггена въ Плюггенгоф -- Отто Плюггена, соломеннаго Плюггена какъ называютъ его, если помнишь, для отличія отъ его меньшаго брата, сннаго Плюггена, которому достался Гранзевицъ,-- я услыхалъ, говорю отъ нашего новаго пастора, что ты былъ вчера въ Раммин и отправился въ Прору. Разумется, Плюггенъ, по моей просьб, тотчасъ же послалъ туда экипажъ, чтобъ пригласить тебя въ Плюггенъгофъ; тебя тамъ ужь не было, ты отправился сегодня же утромъ съ Іохеномъ Пребровымъ пшкомъ въ Долланъ. Само собою разумется, что посл этого я не могъ уже оставаться ни на одну минуту въ Плюггенъгоф, несмотря на то, что мы только-что сли за столъ, чтобъ встртить тебя съ полными стаканами въ рукахъ. Я чуть не загналъ обоихъ моихъ лошадей и напугалъ до полусмерти мою бдную жену, чтобы встртить тебя хоть дорогою, въ случа еслибъ ты оказался такъ жестокъ, что не захотлъ бы ждать нашего возвращенія. Прізжаемъ, спрашиваемъ о теб, еще не выходя изъ экипажа: никого не было! Поя жена и я смотримъ съ испугомъ другъ на друга. "Тамъ на могил гунновъ есть кто-то!" говоритъ Генрихъ Шеель, мой фактотумъ, подходя къ экипажу: "онъ тамъ съ самаго утра". "Тутъ нтъ ничего невозможнаго, говоритъ моя жена;-- онъ узналъ, что насъ нтъ дома, и по свойственному ему трудолюбію, пользуется этимъ временемъ. Это было его любимое мсто". Я не говорю ровно ничего, но бгу къ подзорной труб въ комнат на мезонин -- и вижу то, что Генрихъ, несмотря на свои косые глаза, видлъ безъ подзорной трубы; бгу опять внизъ, вскакиваю на лошадь -- и нахожу того, кого искалъ. Это дивно-хорошо, что ты написалъ тутъ! право, великолпно! но теперь, смю просить, нельзя ли упаковать всю эту исторію? Это не уйдетъ и завтра, а на сегодня право довольно и передовольно. Съ двнадцати часовъ и до сихъ поръ -- это можетъ выдержать только художникъ!

Карлъ Брандовъ перебросилъ уже себ черезъ плечо дорожную сумку Готтгольда, куда этотъ послдній уложилъ тмъ временемъ свои вещи.

-- Постой на минуту! сказалъ Готтгольдъ.

-- Ты не можешь доврить мн своихъ сокровищъ?

-- Совсмъ не то.

-- Что же такое?

Готтгольдъ медлилъ; но ему нкогда было долго соображать.

-- Вотъ что, сказалъ онъ.-- Я не могу принять твоего приглашенія, какъ ни дружественно оно сдлано и какъ ни честны при этомъ, какъ я желаю думать, твои намренія.

-- Но, ради Бога, почему же не можешь?

-- Потому-что я оскорбилъ бы этимъ себя и въ нкоторомъ смысл и тебя. Себя -- потому-что я не могу быть въ Доллан, въ вашемъ дом, не длаясь на каждомъ шагу, каждую минуту, добычей самыхъ горькихъ воспоминаній; а кто не избавляетъ себя, если только можетъ, отъ подобнаго испытанія! Тебя -- потому-что надобно теб сказать, Брандовъ, я всегда считалъ тебя своимъ врагомъ и никогда не смотрлъ на тебя съ пріязнью вплоть до сегоднишняго дня, вплоть до этого часу. Кто станетъ приглашать въ свой домъ человка, который, какъ ему извстно, смотритъ на него безъ всякой пріязни!