Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

Судьи съ удивленіемъ смотрѣли другъ на друга, и щадя бѣднаго Богислава, едва рѣшились высказать то, чего нельзя же было не сказать. Тутъ Богиславъ подошелъ къ своему двоюродному брату, который стоялъ съ потупленными глазами, словно стыдясь своей побѣды, и очевидно хотѣлъ сказать ему что-то, но слова такъ и замерли на его блѣдныхъ, дрожавшихъ губахъ. Тѣмъ не менѣе, это не могло быть проклятіемъ, потому-что онъ, рыдая, бросился Адольфу на шею, прижалъ его къ своей груди, потомъ вырвался отъ него и, не произнося ни одного слова, скрылся изъ виду.

Онъ продолжалъ пропадать. Многіе полагали, что онъ лишилъ себя жизни; другіе говорили, что онъ зарылся тамъ на сѣверѣ въ Норвегіи въ ледъ и снѣгъ, чтобы травить медвѣдей и волковъ,-- и, можетъ быть, были правы.

Во всякомъ случаѣ, онъ не умеръ, но черезъ нѣсколько лѣтъ вдругъ явился въ имѣніи одного изъ своихъ друзей, который тоже принадлежалъ къ числу судей, и тутъ встрѣтился съ своимъ кузеномъ Адольфомъ и его молодой женой, Ульрикой -- совершенно случайно, потому-что они ничего не слыхали о его возвращеніи,-- и молодая женщина такъ испугалась, что упала въ обморокъ и насилу пришла въ себя. Она принадлежала къ тѣмъ именно, которые считали Богислава умершимъ, и не разъ спорила объ этомъ съ мужемъ, который утверждалъ противное. Поговаривали, что это не единственный спорный пунктъ между супругами, и дѣйствительно было не мало причинъ, вслѣдствіе которыхъ супружеское счастье молодой четы было не такъ полно, какъ слѣдовало бы. Хотя расточительнаго владѣльца Далица (который продалъ свое имѣніе господину Брандову -- прадѣду Карла Брандова -- и жилъ потомъ нѣсколько лѣтъ въ свое удовольствіе насчетъ кармана своего зятя), теперь уже не было въ живыхъ, но дочь наслѣдовала расточительныя склонности отца, Адольфъ былъ очень плохой хозяинъ.

Это послѣднее свойство не помѣшало ему конечно сдѣлать то, что предписывала ему уже одна только благодарность; и такимъ образомъ онъ -- не смотря на возраженія свое супруги -- пригласилъ бѣднаго Богислава посѣщать его въ Долланѣ и какъ можно больше оставаться у него. Богиславъ сначала противился, и не безъ основанія. Теперь открылось, что происходило во время состязанія въ стрѣльбѣ: теперь уже знали, что Ульрика дала знать Богиславу, вечеромъ наканунѣ, черезъ свою кузину и задушевную пріятельницу Эмму Далицъ, жившую у богатыхъ родственниковъ въ качествѣ бѣдной сироты,-- что хотя бы весь свѣтъ призналъ его за лучшаго человѣка, но она никогда не пойдетъ за него замужъ, а выдетъ за одного только Адольфа, котораго она всегда любила и будетъ любить. Тутъ Богиславъ, такъ какъ у него уже не оставалось надежды получить возлюбленную, великодушно уступилъ своему кузену состояніе, которое не имѣло уже для него никакой прелести.

И такъ, Богиславъ долго сопротивлялся приглашенію своего счастливаго кузена, но потомъ все же явился -- не больше какъ дней на восемь. Изъ этихъ восьми дней вышло восемь недѣль, изъ недѣлей мѣсяцы, изъ мѣсяцевъ годы, которыхъ набралось такъ много, что вотъ уже четвертое поколѣніе знало стараго Богислава Венгофа, или какъ его вообще называли, кузена Бослафа, владѣльцемъ долланскаго приморскаго дома. Потому-что туда-то онъ переселился послѣ первыхъ восьми дней, купивъ его за незначительную цѣну у правительства (выстроившаго его первоначально для караульни) вмѣстѣ съ небольшимъ количествомъ пахатной и луговой земли; но если такимъ образомъ приморскій домъ не принадлежалъ въ сущности Доллану, а былъ независимымъ владѣніемъ кузена Богислава, то тѣмъ болѣе принадлежалъ кузенъ Богиславъ Доллану, такъ что эта принадлежность образовала въ умахъ людей всевозможныя суевѣрныя представленія, въ которыхъ старикъ являлся то добрымъ, то злымъ духомъ Доллана, а въ особенности фамиліи Венгофъ. Ахъ, онъ не могъ -- если только онъ былъ добрымъ духомъ -- воспрепятствовать паденію этого дома и тому, что уже сынъ Адольфа и Ульрики, въ которомъ было много далицскихъ свойствъ, долженъ былъ продать въ концѣ прошлаго столѣтія Долланъ монастырю св. Юргена и еще считалъ за счастье, что оставался арендаторомъ тамъ, гдѣ былъ до сихъ поръ господиномъ; кузенъ Бослафъ не могъ помѣшать этому, а также и ничему тому, что случалось съ тѣхъ поръ вплоть до сегодняшняго дня!

-- Скажите пожалуйста! сказалъ про себя Готтгольдъ,-- какъ можно однакоже отуманить себѣ здоровый мозгъ шумомъ лѣса, журчаніемъ источника и старыми исторіями! это, должно быть, змѣя околдовала меня своими холодными сверкающими глазами -- и эти чары еще длятся. Ну, ея царство кончилось. Тамъ между вѣтвями, блеститъ море, мое возлюбленное, чудное море. Его свѣжее дыханіе прохладить мой горячій лобъ. А онъ, этотъ старикъ, который живетъ тамъ,-- который понялъ въ такихъ молодыхъ лѣтахъ суровое слово "отреченіе",-- который отказался отъ власти, богатства и благосклонности женщинъ, чтобы не погубить самого себя, чтобы остаться самимъ собою,-- все же таки онъ былъ лучшимъ и мудрѣйшимъ человѣкомъ.