Его дед Соломон Вульф был лесопромышленник в Чернобыле, сплавлял лес во все концы. Умнейший человек и очень начитанный. До того его уважали, что он всегда в синагоге читал молитву. Делал пожертвования на неимущих евреев.
Бац — революция.
Он собрал евреев в синагоге и говорит:
— Евреи, рассыпайтесь, закрывайте синагогу, берите на себя отсюда книги и прочее святое и пускайтесь в путь, в Палестину. У кого нет денег — я дам.
Ему говорят:
— Чернобыль станет пустой, раз мы отсюда тронемся. Тут сплошь евреи.
Соломон только рот скривил, будто болит зуб:
— Пусто и пусто. Тут наши цадики лежат в земле. Уже не пусто навек.
Раздал таким образом деньги, дом продал. Кое-что, конечно, припрятал в драгоценностях, для семьи. Трое сыновей — младший, Арончик, — отец моего Гриши, двое гимназию почти закончили. Собрался в Палестину.
И тут его старшие сыночки сбегают, можно выразиться, с пристани. Причем оставляют записку, что, мол, отправляются на Гражданскую войну. А пароход отплывает, это ж цепочка, пересадка на пересадке, на одну опоздал — и застрял навеки.
Мать в истерике, Соломон рвет на себе волосы в разные стороны. Нанимают людей, чтоб срочно искали сыновей, а сами сидят на пристани, на чемоданах, не пьют, не едят, ждут. Три дня сидели, включая ребенка, голодные, без воды. Молились, чтоб мальчишки нашлись. Ничего подобного.
Ну, а на четвертый день, даже если б и захотели, никуда б уже не двинулись. В город пришли струковцы, знаменитая банда, и Соломон с женой и сыном ползком прятались за огородами почти месяц.
Потом пришли красные. Опять прятались. Добрые люди помогали, за плату, но все равно молодцы. Совесть была. Могли бы просто так богатства отобрать, никто б не вступился.
За камушек, на который год можно жить, выменивали буханку хлеба и спасибо говорили. Вот соотношение!
Короткими перебежками Соломон со своими добрался до Остра. Рассчитывал на родню. Нищий-босый.
А в Остре тихо. Ни зеленых, ни красных, ни белых. Евреи, которые уцелели и от тех, и от других, и от третьих, сидят по домам. Соломонова родня перебита, дом спалили.
Соломон в синагогу. Раввина нет — убили. Двери выворочены, книги свалены, а поверх еще и нагажено, чаши и семисвечники поломаны, свитки валяются, бумажки всякие, грязища. Он сел на полу и молится. И жене с малолетним Арончиком велел молиться. Так и сказал:
— Дор зэйт мир лэбн[22].
Немного все улеглось, старшее еврейское поколение выразило намерение возобновить собрания в синагоге. Раввина нет. Соломона попросили из уважения быть раввином. Потому что про него шла большая слава. Он согласился, и так было до 1925 года.
А в 25-м советская власть окончательно улеглась, синагогу решили аннулировать, чтоб сделать театр.
И прикрывал ее как раз бабушки Фейги муж, мой дед Айзик, который был районным начальником потребкооперации и которому перед войной выдали проклятый кожух.
Явился в синагогу в субботу, чтоб застать весь актив, и долго говорил с евреями.
Бабушка точно знала про этот факт, потому что вечером Айзик напился и бегал по дому пьяный с криками неразборчивого смысла:
— Все под нож пойдем через Соломона!
Длилось выселение из синагоги недолго, но тяжело. Соломон упирался ногами и руками, держал над головой бидон с керосином. Но цацкаться с ним никто не собирался. Выставили на улицу и объявили помешанным, чтоб притушить скандал.
Потом говорили, что на каменном полу остались царапины от ногтей Соломона, когда его тащили за порог.
Соломон с женой и Арончиком выкопали землянку, хоть их хотели взять к себе многие из евреев, а евреев в Остре — каждый второй, а местами и каждый первый.
Примерно за три года до того, как выгнали из синагоги, Соломон с женой родили еще дочку — Еву. Соломон ладно, мужчина, 60 лет, а жене его было 50.
Жена из-за зимы в землянке умерла. Арончик остался за старшего и не спускал Еву с рук.
Соломон после смерти жены окончательно стал с приветом. Выпрашивал по Остру газеты, листочки, объяснял, что очень надо. День и ночь что-то писал, считал. Бывало, идет по улице и пальцы загибает, или станет посреди дороги и чертит палкой на земле цифры в столбик.
Считал-считал, писал-писал — и объявил Арону, что идет в Чернобыль. Ему очень нужно узнать, кто из евреев на его деньги уехал, а кто остался и не слышно ли что про первых сыновей.
Потом знающие люди рассказывали, что Соломон слонялся по Чернобылю, стучал во все двери палкой, орал на евреев разными словами и проклятиями. Обещали, мол, перед Богом, что поедут в Палестину, а не поехали. Пусть теперь ждут страшной расплаты.
Никто не поехал. Никто.
И какая наследственность после этого может быть? Такая наследственность, что Гриша от ревности стал сходить с ума. Если у человека в голове от рождения непорядок, то ему все равно, на какой почве.
День и ночь, и сверхурочно, и как-то еще Гриша лежал под машинами, крутил гайки, вроде зарабатывал деньги. А на самом деле себя накручивал. И до такой степени, что однажды заявляет:
— Будем разводиться. Дочка выросла. А нам еще можно пожить, каждому самостоятельно, своей дорогой.