Сплю ночью, и снятся мне Соломоновы червонцы, драгоценности и прочее богатство. И до того я дошла, что больше ни о чем не могла думать. Только о богатствах и Любочке, как ей это пригодилось бы и что б она смогла приобрести в Америке.
Но дело такое, неуверенное. Старик сумасшедший. Мало ли что придумал. А у меня сердце рвется.
Прямо сериал.
Ходила ко мне клиентка — Нина Александровна, сама родом остерская, но проживала в Киеве, приехала проветриться и укрепиться на лето с маленьким внуком. Я с ней разговорилась.
Она и заметила между прочим:
— Я с детства слышала про Вульфов. Удивительные люди. Как на подбор. И Соломон, и жена его Тойбл, и дети — Ева и Арончик. Личные качества у каждого — легенды и мифы. Сейчас таких нету.
Отвечаю в том духе, что легенды приятно слушать со стороны, а когда существуешь рядом, в первую очередь в глаза лезет другое. Не слишком приятное в обиходе. Тут, в Остре, много болтают про Вульфов, приводят их для примера, а как на самом деле — никто знать не может.
Она удивилась:
— Вам, как родственнице, наверное, известна чистая правда. Но дыма без огня не бывает. Люди видят. Люди анализируют и делают выводы.
— И какие выводы? Никого уже нет. Люди анализируют! И где анализы?
Нина Александровна аж уперла руки в боки:
— Вы массаж делайте, делайте, а то вы плечико моему мальчику зажимаете. Осторожненько.
Замечание правильное. С профессиональной точки зрения отвлекаться нельзя. Я массаж закончила и пригласила пить чай.
А Нине Александровне только дай поговорить. Она рассказала, что в войну полицаи стали вроде ни с того ни с сего рыть на еврейском кладбище. Причем не рвали гранаты, а аккуратно копали лопатами. И руководил ими Тыщенко, батько того Тыщенко, который сейчас с фамилией отбыл в Канаду. И выкопали там большой ящик под надсмотром немцев. Имелось в виду, что нашли богатства Соломона Вульфа, про которые в Остре разве что дети не рассуждали.
Сбили крышку с ящика — а там еврейские книги и свитки, из синагоги, наверное. Соломон их закопал в могиле жены.
Про ящик, когда евреев вели расстреливать к Десне, немцам рассказал отец Ильи Камского — Моисей. То есть он рассказал, что Соломон что-то закопал перед тем, как идти в Чернобыль. Думал, что с книгами и золото. Конечно, сам бы Соломон не осилил такого, ему помогали отец и сын Камские. Так Моисей рассчитывал, что его за подобное известие оставят жить. Ну, евреев расстреляли, и жену Моисея, и жену Ильи с детьми. А Моисею дали головешку, чтоб он первый подпалил книги. Он подпалил, его и затолкнули в костер прикладом в спину.
Долго горело — и ящик Соломона, и библиотечные книжки — Ленин, Сталин с прочей литературой, и Моисей. И никакого золота.
А в результате? А в результате получается: все всё знали. Арончик знал, Лия знала, мама моя знала, Гришенька дорогой знал. Особенно Гриша! Знал, а вместе со мной планировал, как потратить Соломоново золото. У них такая идиотская игра — знать и не говорить. Не понимаю.
Конечно, им неприятно вспоминать. А мне после всего — приятно?
Так ли, сяк ли, ниточка стянулась в узелок. Слава Богу. Деньги, деньги… А как бы Любочка их через границу везла? Сейчас собаки чуют и наркотики, и ценности, и все, что в желудке человека. А потом сиди в тюрьме. Нет.
Перед ноябрьскими стала собираться в Чернигов. Попрощалась с кем надо. Пошла к Камскому — на кладбище. Он на месте не сидел — гулял между памятниками.
Кричу-кричу:
— Илья Моисеевич!
Вижу вдалеке фигуру, а он не отзывается. Подошла, громко поздоровалась. Говорю:
— Я попрощаться пришла.
Посмотрел на меня, как нормальный, и говорит:
— Шо, Фейгачка, умирать собралася? Рано тебе еще. У тебя ж детки. А я один. У меня крови не осталося, а я ж живу. Думаю, чи мине тут зачинить на замок, а то хожу, хожу, а толку нема. Як считаешь? — И так смотрит, так смотрит жалобно.
Говорю:
— Конечно, закрывайте. Сейчас зима настанет, холодно, снег, кто сюда ходить будет, кому нужно?
— Сюда нэ трэба. А отсюдова?
И повела я его под руку, и шли мы долго-долго. И ни одной попуточки.
Приехала в Чернигов — мои квартиранты упрашивают, чтоб не прогоняла. Их трое — муж, жена и ребеночек, девочка трех лет. Мы, говорят, переберемся в маленькую комнату, вам же веселее будет. Плату нам скинете, и мы вам будем помогать по хозяйству, и вообще — не одна.
Подумала и согласилась.
Пожили так с полгода. И опять я отправилась в Остер вместе с телевизором — квартирант меня на своей машине отвез с ветерком.
И тут вызывают меня телеграммой на переговорный пункт — квартиранты. Вам, говорят, дочка звонит каждый день, волнуется, сказала, что будет звонить через три дня, так чтоб вы дома были.
Я отправилась. Звонит моя Любочка и первым делом:
— Что за люди у тебя живут?
Обрисовала ситуацию.
Она в крик. Немедленно прогоняй. Тебя обкрутят, квартиру на себя перепишут, известное мошенничество, не ты, мама, первая, не ты последняя.
Возражаю, что я еще в своем уме, чтоб суметь собственной квартирой распорядиться, а она если хочет, то пусть приезжает посмотреть на родную мать, а не раздает указания по телефону. Шваркнула трубку — и обратно в Остер.