Про Иону

Через несколько дней опять мне телеграмма на переговорный. Квартиранты докладывают: с вечера до утра трезвонит межгород. А у меня телефон старый, из розетки не вынимается. Они просто снимали трубку, как будто занято, но тоже не выход, телефон отключается. Просили разрешения поставить новый аппарат, чтоб с розеткой. Разрешила.

Ладно. Ладно-то ладно, а с дочкой вроде войны. Нехорошо и глупо. Что с ее стороны, что с моей.

Плюнула и поехала домой. Дождалась звонка и сразу же говорю Любе:

— Доченька, у меня дела идут отлично, здоровье хорошее. Насчет квартиры не беспокойся. У меня одна мечта, чтоб ты приехала и своими глазами увидела меня и вообще.

Слышу, плачет. Говорит, сил нет, чтоб я на нее не обижалась, потому что она совсем замоталась и не знает, с какого бока ждать неприятностей. Но главное — обещала приехать. Когда, не сказала, но скоро.

Сижу, боюсь тронуться с места. Вдруг явится, а меня нету. Некому ей открыть дверь.

Квартирантка успокаивает: и откроем, и накормим, и тут же телеграмму дадим.

А у меня в Остре клиенты, каждый день расписан по часам. Поехала.

Как-то вечером смотрю новости. В Израиле неспокойно. Опять евреев выселяют, чтобы арабам отдать по соображениям политики. Интервью дают, кто там живет, мол, не уйдем, с автоматами будем сражаться. А их выселяют. Один вечер смотрела, второй. А на третий опять. Рассуждения всякие насчет ближневосточной проблемы, местные жители перед микрофоном клянутся и так далее. И вдруг вижу — Давид. Корреспондент его спрашивает, как дела, что намерен делать в сложившейся тяжелой ситуации.

Давид говорит:

— Я приехал из Иерусалима, чтобы поддержать своих товарищей. Мы отсюда не уйдем. Тут наша последняя граница.

Ой! Опять граница. Опять граница. Где она, та граница, с которой нельзя уйти? Кто ее видел? Я ему кричу в телевизор, чтоб не кобенился, а то свои же и пристрелят случайно.

Ну, ладно. Живой пока. Разберутся. Хорошо, что Любочки с ним нет.

Пришла Нина Александровна, подышать воздухом перед сном. Гуляем, обсуждаем положение в мире. Я рассказала, что увидела знакомого в новостях. Она поинтересовалась, что за знакомый. Я вроде хотела рассказать историю, но почему-то расхотела.

— Один человек, у нас с ним отношения были.

На старости лет вспомнила про отношения. Какие отношения? К кому? По какому поводу?

Навещала Камского. Он уже не вставал. Но говорил. Ум у него просветлел, меня называл Женей. Но все равно спрашивал про Фейгу, про Айзика, про Гришу. Я с ним поговорю — и мне легче на душе.

И вот прибыла Любочка. Как раз квартиранты съехали. Красивая, как американская артистка. Слова из нее не вытянешь, только курит и курит. Курит и курит.

— Я, — говорит, — абсолютно счастлива. У меня есть постоянный заработок. У меня есть бойфренд. Я по всему свету езжу с путешествиями. На все хватает. Волноваться тебе, мама, не надо.

Я спросила, как все-таки личная жизнь. Она опять как заведенная:

— У меня есть бойфренд. Есть работа. С тетей Любой работаем на пару в салоне. О'кей.

Сходили на кладбище. Посидели там на лавочке, повспоминали.

Я ей рассказала про Остер, про Арончиков дом, что по полгода живу на даче в раю.

Она одобрительно кивает головой.

Спросила:

— Документы в порядке на дом, на квартиру?

— Конечно. Я тебе покажу, где что.

Думала, она отнекиваться начнет, но она посмотрела по-деловому. Правильно. Не то что мы, никогда не знали, за что хвататься со своими дурацкими тайнами.

Она обняла меня и говорит:

— Мамочка, как я тебя люблю. К себе не приглашаю. Обстоятельства. Ты не в претензии?

Какие претензии? Никаких претензий. Лишь бы ей хорошо было.

Спросила:

— Про Давида не слышала? Я его по телевизору смотрела, с автоматом. Выглядел неважнецки.

Она:

— У него всегда проблемы. Ничего.

За день до отъезда как подменили мою Любочку. Терпела-терпела — и закончилось ее терпение.

С утра заявляет: необходимо написать завещание на квартиру и на дачу, чтоб потом не было лишних мытарств по инстанциям. Ну, конечно, она права. Как хочет, так и сделаем. Пусть ведет нотариуса. Или дарственную оформим. Как лучше, так и сделаем. Возраст берет свое, а если подумать, так и думать нечего. В следующий раз и про кожух трехпольный расскажу, и про Соломонов ящик, и про Евку, и про Тыщенко, и про Арончика, и про Камского одного и второго. А еще лучше — не расскажу.

ПРО КЛАРУ

Что касается Клары Цадкиной, то тут дело обстояло следующим образом.

Как-то получилось, что одной жизни ни на что не хватало. Оставалось еще, конечно, немало. Но без запаса.

Запас нужен.

Потому что с запасом надежней. Как говорится, уверенность в дне. Особенно если женщина и красоты все меньше. Если и была. Рост 170, вес 80, глаза красивые, волосы тоже ничего. Данные в целом неплохие. Но. Город небольшой. Одним словом — Чернигов. А запросы высокие. Плюс сорок лет со дня рождения.

Клара хотела любить всем сердцем, а не получалось. Поддержать ее на этом пути было некому, так как родители один за другим быстро умерли.