Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #3

— Нет, Машуля, ничего такого... иди спать, — устало вымолвил Иванов, возвращаясь к дивану.

Какой смысл её пытать расспросами? Наверняка ведь не помнит ничего. Но за что? Это же Машка — беззлобная и добрейшая мелкая нечисть! Мухи не обидит! А с ней так...

Она ведь по умолчанию ничего не могла увидеть! Хотя бы потому, что дома сидела. Разве что он по прилёту ей что-то ляпнул такое, за что им двоим мозги промыли.

Тогда почему он помнит всё, вплоть до самой погребальной камеры? Помнит так, словно это только что было? Какой смысл оставлять ему такой богатый для размышлений кусок памяти? Разумнее ведь убрать больше, как минимум ещё сутки, до самого первого разговора с Ланой.

Лана!

Бывший инспектор тут же схватил смартфон, нашёл номер женщины и нажал иконку вызова, внутренне дрожа от нетерпения узнать правду.

Букинистка не отвечала непозволительно долго — целых десять ударов сердца.

— Да, — не скрывающий раздражения от столь раннего подъёма голос буквально сочился ядом. — Что нужно?

— Здравствуй, это Сергей Иванов! Когда мы из Египта вернулись? — выпалил бывший инспектор и вжал смартфон в ухо до боли, точно мог таким примитивным способом заставить собеседницу отвечать честно и быстро.

— Египет? — переспросила Лана. — Мы же с тобой вместе в коридоре у погребальной камеры стояли...

— Дальше! Дальше! — не выдержав, некультурно заорал Сергей в микрофон.

Ответом ему стало:

— Не знаю... — и следом короткие гудки.

«И ей стёрли? Или врёт? Да нет, вряд ли... — проносилось в Серёгиной голове. — Слишком отслеживаемо. Печати пограничников в загранпаспорте, дата вылета, дата прилёта, случайные попутчики... Нет, шила в мешке не утаишь. Получается, и Лане мозги промыли. Но зачем?»

И тут его взгляд упал на экран смартфона, а точнее на дату. Комбинация вполне понятных цифр без всяких затей сообщала, что сегодня — день его вылета в Египет. То есть, минимум сутки назад. Ошибки быть не могло — столь памятную в своей биографии дату Иванов помнил крепко.

***

Ничему не удивляясь, бывший инспектор без интереса полистал телефонную книжку, не думая, впрочем, никому звонить. Дата не могла врать — постоянные обновления по интернету тщательно за этим следили, даже время всегда совпадало с официальным по стране — несколько раз проверял от скуки.

— Сёрёжа... Чайку тебе сделать? — напомнила о себе Маша, тихонько молчавшая, пока Сергей звонил Лане и рассуждал.

— Да. Наверное... — рассеянно бросил парень, а после неожиданно попросил. — Подойди!

Девушка послушно, без особого любопытства, приблизилась.

Стараясь не выглядеть взволнованным, Иванов кончиком пальца дотронулся до руки кицунэ, потом до головы, потом до плеча. И сам не заметил, как палец оказался перед девичьей грудью. Неловко отдёрнул.

— Ты чего удумал? — в мгновение ока девушка из заспано-спокойной превратилась в разъярённо-знакомую Машку, готовую скрутить в бараний рог весь мир, если будет нужно или кто-то, совсем уж отчаянный, в обуви по помытому пройти посмеет.

Материальна. Галлюцинации так не ругаются. Хорошо... Один из потаённых страхов развеялся.

К собственному удивлению, Иванов ответил честно, не став юлить и оправдываться за свой двусмысленный поступок:

— Хотел убедиться, что ты не плод моего воображения. Убедился. Спасибо.

— Плохой сон? — тут же смягчилась кицунэ, мгновенно превращаясь из разъярённой фурии в обычную добрую домовую. — Бывает... А хочешь, я его толковать попробую? Правда, умею плохо, но зато не навру!..

— Лучше чаю сделай, — аккуратно отвертелся от предложения парень. — Гадать не надо. Не хочу будущее знать. Тогда жить не интересно.

Домовую как ветром сдуло.

***

...Через десять минут Иванов, как был — в трусах и тапках, перебрался на кухню, где долго, вдумчиво курил в открытое окно, ни о чём при этом не думая.

Просто наслаждался покоем и тишиной.

Не поленившаяся, помимо чая, на скорую руку состряпать ещё и пару бутербродов для обожаемого Серёженьки домовая ушла досыпать, оставив того в таком желанном одиночестве.

Стоя у окна, бывший инспектор старался высвободить голову от всего ненужного, с удовольствием впитывая звуки ночного города и неспешно выкуривая сигарету за сигаретой. Ему казалось, что если он сейчас полностью освободит, откроет мозг, то воспоминания вернутся сами собой, прорвут некую невидимую плотину и хлынут, возвращая украденную жизнь.

Пока ничего не происходило, но Иванов стоически ждал озарения, не обращая внимания на зимние сквозняки, периодически заставляющие кожу покрываться холодными пупырышками, на остывающий чай, на регулярно прилетающие прямо в глаза мокрые, липкие снежинки.

Город спал и не спал одновременно. Это состояние — никогда не замирающей жизни — наверное, одно из самых знакомых для того, кто вырос в мегаполисе или крупном городе; для кого ночная деревенская тишь, изредка нарушаемая собачьим лаем и звуком бьющихся о лампочку над дверью ночных мотыльков, является сплошной экзотикой.

В покойный сон родного, изученного до последнего окна в самой крайней пятиэтажке двора, врывались, врезались резкие для ночи, нервные звуки никогда не спящего проспекта.

Всё переплелось.