Про Кешу, рядового Князя

Теперь – дата. Такую надпись слепой разве не заметит. Рядом с ней блекнут и вообще стираются все остальные. Жалкие словеса! Для пущей важности Князь подчеркивает строчки глубокими бороздками и остается довольным своей работой. Он даже исполняет соответствующую этому случаю песню:

Сбейте оковы, дайте мне волю,
Я научу вас свободу любить...

Дальше Кеша не помнит слов. Да их и вспоминать не приходится, потому что сзади грохочет засов.

– На ужин!

Перед ужином ему выдают документы, ремень и прочие мелочи. Первым делом он заглядывает в военный билет – Галкино фото на месте. Галка изображена в полуанфас. Улыбка кажется вымученной. Видно, фотограф требовал, чтобы она развеселилась, потому что на Доске Почета все фотографии должны быть непременно улыбающимися. А фотографию Кеша содрал именно с этой Доски у конторы стройуправления.

От воспоминания об этом воровстве Кеше становится неловко. Дело в том, что на следующий день в пустом квадрате появилась безобразная рожа, намалеванная зеленым фломастером. А внизу так и осталась надпись: «Канева Г. В., штукатур-маляр». В тот день Кеша видел Галку в слезах. Он смотался домой за фотографией, чтобы вернуть ее на место, но опоздал – профком обошелся без него.

Кеша в три глотка управился с ужином. Отхлебнув чай, спешит к двери.

– Прэфэт, девочки, ведите себя хорошо, – машет он рукой оставшимся арестованным и натыкается в дверях на рослого сержанта – начальника караула.

– Значит это ты светлейший князь? – спрашивает он.

– Так точно! Счастливо оставаться!

– Придется и тебе остаться. Сдать документы!

– Чего?!

Сержант без лишних слов снимает с Кеши ремень и требовательно протягивает руку:

– Документы.

– За что, товарищ сержант? Я ж от звонка до звонка!

– Документы!

Это даже не Шевцов, с этим не поупираешься. Из такого верзилы-сержанта можно было бы выкроить пару ефрейторов вполне сносных размеров, одни лапы чего стоят. Не лапы, а лопаты. Князь покоряется силе – отдает документы, и следующая фраза сержанта рассеивает его недоумение.

– Завтра этот служивый человек будет белить все пять камер, – говорит он подошедшему Трапезникову.

– Товарищ сержант, да какой же я князь? – спохватывается Кеша. – Всю жизнь крестьянином был, хлебушек сеял.

– Князь, князь – не видно, что ли. Ишь, вывеска какая благородная!

– Это нечестно! Я комбату пожалуюсь!

– Трапезников, как думаешь, князь это или не князь? – спрашивает сержант ефрейтора, не обращая внимания на Кешины вопли.

– Э... пожалуй. Я нахожу его даже герцогом.

Проклятый интеллигент! Юмор у него прорезался!

– Парни, кончайте балдеть, мне в роту нужно.

– Балдеет балда вроде тебя, – строго говорит сержант. – Трапезников, проводи этого принца в третью камеру.

Судьба все же большая злодейка. Никогда не знаешь, какой крендель она вывернет через минуту. Кеша упирается для порядка – неприлично вот так сразу покоряться судьбе. Но тут подходит второй выводной, и Князя уводят под белы руки. Ну, не совсем так, однако красиво.

– Эй, маркиз! – кричит вдогонку начальник караула. – Чем быстрее побелишь, тем скорее отпущу!

Впрочем, Кеша мог бы поблагодарить судьбу за то, что она послала ему для побелки всего пять камер, каждая из которых размером с прихожую. Могла бы послать и Петропавловскую крепость...

25.

Казарма автороты кажется Кеше такой родной, а курилка такой уютной, какой не казалась даже отчая квартира в Вычедоле. Когда Князь переступает порог, на нем останавливаются взоры парней, выстроившихся в две шеренги. Перед строем стоят ротный и лейтенант Савельев. Шеренги начинают колыхаться и шуршать, как сухой камыш под ветром. В шепотке и смешках уже нет той недоброжелательности, от которой Кеша так страдал три дня назад.

– Товарищ капитан, разрешите стать в строй!

– Становитесь, Киселев. Все в порядке?

– Так точно! Отдохнул, нервишки поправил.

– А камеры хорошо побелили?

– Старался, товарищ капитан.

– Рассказывали, как вы завоевывали популярность автороте.

Если ротный хмурится, то это плохой признак.

– Итак, – продолжает капитан какой-то инструктаж, – задача ясна. Повторяю: занять позицию быстрее противника – это еще полдела. Нужно удержать рубежи, сохранить личный состав.

Ничего не понятно. Какой противник, что занимать? Неужели война началась, пока Кеша прохлаждался на «губе»?

– Киселев, вам потом объяснят, – бросает ротный, заметив Кешино недоумение. – Запомните: борьба допускается, но рукоприкладство категорически запрещаю. Вот мы и посмотрим, кто чего стоит. – Максимов смотрит на часы и заканчивает: – Выступать ровно в пятнадцать часов по моему сигналу. А пока отдыхайте.

– Разойдись! – командует Савельев.

– Слушай, Калинкин, что за война? – не терпится Князю.

– Не мог ты еще часок на губе посидеть? – говорит тот. – Из-за тебя последними прибежим.

– Куда прибежим? Расскажи толком!

– Парни, есть предложение! – кричит Чуйков. – Князю надо пятки скипидаром смазать.

Предложение встречается одобрительным гулом.

– Вы можете объяснить, что тут затевается?

Выручает Шевцов: