Про любовь, ментов и врагов

– прищурился Шагинян, совсем как Шварц.

– Влюбилась она в меня… – горделиво поднял бровь Волод, – душевная оказалась женщина. все поняла: и из какой я семьи, и как с нами обошлась эта дурацкая независимость. Помочь обещала с домом…

– А чем ей Арамис не угодил?

– Обманул он ее, говорит. Обещал жениться, девичества лишил, а потом отказался. А у неё братья строгие, говорит. Убить её могут. Вот и решила сама за свою честь заступиться…

– Сама полька, а братья – отставшие от сексуальной революции армяне? – поднял бровь Шагинян. – Такая молоденькая твоя полька, что братья честь контролируют?

– Да нет, но в том-то и дело, говорит, что всю жизнь берегла себя для будущего мужа, а Арамис так надругался…

– Ну-ка опиши мне ее, – заторопился Шагинян, поглаживая коленку, – лицо, фигура какие?

– Ухоженная девушка, со вкусом, – самодовольно откинулся на стуле Волод, – ногти длинные, с ярким лаком, помада такая же, ярко-красная… Чллочка такая кокетливая, ресницы длинные…

– А одета была во что? – не отставал Шагинян.

– Элегантно. Свитер такой пушистый, полушубок и брюки. все дорогое…

– Слушай, Волод, ты мне манекен из магазина описываешь или живую женщину? – усмехнулся Шагинян. – Формы-то у твоей Венеры какие?

– Во! – обрадованно растопырил руки Волод. – Сиськи – во! все бретельки лифчика одлргивала, чтоб не лопнули.

– Секс у вас с ней был?

– Да нет… – смешался давно остывший к постельным радостям Волод. – Потом, говорит, когда все образуется, и о более серьезных взаимоотношениях задумаемся…

– А цвет лица, кожа?

– У меня в коптерке все освещение – одна лампочка… Но духи приятные… и душевная женщина, душевная…

– Хорошо посидели? – догадался Шагинян. – Небось выпить-закусить принесла?

– Небось выпить-закусить принесла?

– Ну да, – улыбнулся наконец Волод воспоминаниям, – виски, маслины, колбасу дорогую…

– И план принесла?

– А с чего бы бывшему сотруднику Госплана не попробовать плана? – осклабился Волод.

– А денег сколько дала? – вошел наконец в колею допроса Шагинян.

Волод молча теребил бородавку на щеке: так я вам и расскажу, суки!

Шагинян зашуршал бумагами из папки, помассировал коленку и решился: блефовать так блефовать!

– Ну да, та самая Венера. Слушай, Волод, вот здесь у меня есть протокол допроса твоей Венеры, так она говорит, что и денег тебе дала.

– Ну и что? – окрысился Волод, – может в конце концов кто-то проявить сострадание к сыну первого секретаря райкома, комсомольскому вожаку, бывшему сотруднику Госплана? Или вас устраивает, что человек лишился дома благодаря вашей независимости, живет в конуре и голодает? Это вы, ваша беспощадная капиталистическая система довели меня до края! И наркотики – это возможность хоть на пару часов отнырнуть от вашей бездушной системы! И теперь укоряете в том, что я взял несчастные пятьсот долларов у женщины, обесчещенной вашей же системой?

Шагинян обалдело слушал ораторский мастерпис Волода и думал:

– Мда-а-а, велик был потенциал у советской власти в лице комсомола и Госплана! Но они-то ее, надо полагать, и угробили!

– Считай, что и у нас есть система против вашей системы, – вещал между тем Волод в пылу ненависти ко всему и вся, – система взаимовыручки изгоев вашего бездушного общества! Сами, суки, доводите людей до ручки и сами же преследуете. А она мне денег на покупку квартиры обещала – своей, настоящей, с горячей водой из крана! Она, а не вы с вашим несуществующим социальным обеспечением! Ненавижу вас, ваши тупые морды, ваши полицейские мигалки, всех вас ненавижу-у-у-у! У-у-у-у!..

– Вот хрястнуть бы по этой бледной спидоносной мордочке, – размечтался Шагинян в ожидании маршрутки, – чтобы знал, комсомолец чертов, папенькин сынок состарившийся, что есть же предел человеческой деградации… Да нет, это у совершенства есть предел, а у деградации бездна ступеней для падения… Алло? Товарищ майор, тут у нас Венера нарисовалась… Нет, польская. Сейчас буду.

Мир, где никуда не смоешься

Вечер 17 декабря 2004 г.

Каракурта – она и есть Каракурта! Я ей говорю: – Нет его, Ида! Уж все больницы исходил и морги, негде искать!

А она:

– Ищи, не мог же испариться. Где-то этого чертова урода вылечили или закопали!

Ладно, набрал шоколадок и новогодних календариков, включил личное обаяние и пошел по новой аккуратнее расспрашивать девочек в приемных отделениях.

– Да вы буквально с полотна Тициана, – таращусь на каждую, если не особенно уродливая. – У какого художника я мог видеть ваш портрет? Как, неужели еще не писали? Так я вас познакомлю с лучшими. Или лучше в своем фильме сниму. Я же режиссер. Но сейчас у меня вынужденный простой: актер у меня пропал, а он одинокий, бедняга. Помогите найти, а?

Конечно, кокетничали глазками, краснели от своей высокохудожественной оценки, искали актера в больничной регистрации – но нет его, и все тут! Уж под самый занавес, в отдаленной от центра больнице, которая внеурочно дежурила в день исторической схватки бездомного Волода с увечной дворнягой, сработало. Медсестричка похлопала глазками от незнакомого ей имени: