Про Петровича

— Что и всем: не подходит им Серега.

— А как ты это узнал-то?

— И узнавать не буду. Я всегда по кадровым вопросам в отказ иду. Сам подумай: если я кого порекомендую, а он вдруг окажется плох — кто будет виноват, директор, кадровик или все же я?

— Пожалуй, ты, Петрович…

— Вот. А если я дам отказ даже по хорошему работнику — потерь-то ни у кого не будет. Будет, как есть. Меньше-то и хуже уж точно не станет. И кто станет такому решению основой? Может директор? Или кадровик этот?

— Ты, Петрович!

— Учись, брателло. Так что я скажу в понедельник?

— Серега — не подходит?

— Точно. Ну, за Серегу. Нормальные-то предприятия сюда не ходят. Вот в нормальное он сам и устроится.

Очередное яйцо было круто посолено, съедено и запито холодным пивом.

Была пятница. Был вечер.

Петрович и макароны

— Нет, ты понимаешь, Петрович, — бушевал толстый Василий, которого в его отсутствие звали просто Косым, — я, значит, прихожу с работы весь такой…

Он показал руками, что весь такой вот, ну, вот такой даже.

— Иду, злой, понимаешь, голодный, спрашиваю еще из коридора, что у нас сегодня пожрать есть. А она, прикинь, как в анекдоте — макароны, говорит. На кухне, мол, в шкафу. Иди, говорит, и свари себе макарон. А у нее — нет, ты слышишь, да — у нее голова болит!

Петрович подвинулся, меланхолично отпил пива и спросил, смотря куда-то сквозь начинающие облетать и осыпаться желто-прозрачные кроны окружающих деревьев:

— А какие макароны-то?

— Да какая разница, Петрович? — возмущенно завопил Василий.

— Разница есть. Как без разницы? Вот если это мелочь такая, «минутка», так за ней следить надо, и как закипит — сразу снимать. И вкуса в ней почти нет никакого. Ну, только если с кетчупом острым или там с другим каким соусом. Можно еще сосисок пару отварить. А лучше всего такую мелочь сыпать в бульон и делать суп на один раз. Горячего похлебаешь — и сразу добрее.

— Ты чего это, Петрович? — ошалело хлопал глазами Косой.

— …Самые хорошие — рожки толстые, с насечкой такой, из белой пшеничной муки, импортные. Они дольше варятся, но не развариваются, и потом можно их еще разжаривать. Просто пожарить на сливочном масле — уже хорошо. И запах хорош и вкус. Или вот еще не рожки, а ракушки такие — тоже вкусно, даже с молоком, сладкие…

— А вот отец мне рассказывал, что они жарили на подсолнечном и посыпали сахаром, — вмешался молча пивший пиво Лёха Кент. — Во время войны, говорит, первейшее лакомство у них было.

— Во! Макароны! — поднял палец Петрович. — Их, вон, артистки великие жрут — и только лучше выглядят. Еще же можно вбить в макароны яйцо, перемешать все, а потом запечь под крышкой, как запеканку, а для вкуса покрошить сверху зелени разной. И не забыть про сыр! Он добавляет остроты и вкуса, кроме того, он вкусный и полезный сам по себе. Но и сыр надо выбирать с умом. Мягкие сорта через терку не пробьешь, их тогда можно просто тонко порезать и положить рядом. На терку мелкую лучше, конечно, Пармезан, но его не все любят за твердость и пыльность. Потому простой голландский уже пойдет. Но тогда терка средняя, чтобы такие длинные стружки получались…

— Ы-ы-ы…, - пытался что-то сказать Василий, размахивая руками, но Лёха перебил его:

— А еще макароны по-флотски! Это даже с ливерной колбасой раньше делали!

— С ливерной-то проще простого была, точно, — солидно согласился Петрович. — Но все равно, хоть ливерная, та еще, что по восемьдесят восемь копеек была, почти растворялась на сковородке, а вкус-то, вкус — не спрячешь! Потому обязательный момент — пожарить туда, в макароны, лучку. Не до черноты, не до гари, а такого золотистого, пахнущего на весь подъезд лучку. Но лучше, конечно, не ливерной никакой, а купить кусок свининки, отварить, да прокрутить на мясорубке…

— А как ты к чесноку, Петрович?

— Чеснок хорош, но в меру. Я к макаронам чеснок вижу только в составе соусов.

— Вот и я так же думаю, — закивал головой часто, как китайский болванчик, Лёха Кент.

— Кстати, — продолжил мысль Петрович. — С мясом-то если проблемы, так просто в кастрюлю с макаронами можно вывалить банку тушенки, да перемешать, да прикрыть крышкой…

Василий только переводил глаза с одного на другого.