Про Петровича

— А вот Василий — он в Америку летал! — продолжал спорить Клим.

— Это Косой, что ли? Ну, ты сам подумай, головой своей… Не верь всему на слово! Во-первых, это же страшно нерентабельно — летать через океан. Во-вторых, в Америке земля стоит ого-го сколько! И вся — частная. Кто туда на частную землю нашего Ваську Косого пустит, а? В третьих, это он сам тебе сказал, что в Америкке был? А ему кто сказал, что это — Америка? Он уже и по американски разговаривает?

Клим стоял, разинув рот, пытаясь найти какой-нибудь сногсшибательный аргумент.

— Не спорь, пацан, не спорь. Ты кино американское смотришь? Там в каждом фильме — Чайнатаун. Знаешь, что такое?

— Ну, это место поселения китайцев…

— Местом поселения китайцев является Китай, понял? Это не Чайнатаун при Нью-Йорке, это Нью-Йорк построен в Чайнатауне А уж как там его зовут, этот таун — дело десятое. Города в Китае огромные. Там не то что Америку — там Россию построить можно! И думаю я, что уже построили. Только тайги у них нет, вот они на Сибирь и зарятся. С тайгой у них самая натуральная Россия будет…

В кармане рубашки у Петровича заиграла грустная мелодия. Он послушал немного, потом достал телефон и нажал кнопку приема.

— Петрович, — сказала жена. — Иди уже домой, Петрович. Ужинать будем. А в девять твой Спартак играет. Иди домой, Петрович!

— Вот, тоже в Китае сделано. А передает, блин, правильные слова. Понял, молодой?

И Петрович, тяжело вздохнув, бросил пустую бутылку в урну и пошел домой.

Петрович и кадровый вопрос

— Как к вам обращаться? — склонился в полупоклоне к Петровичу крепкий мужик какого-то серого, потертого вида. Вроде как из органов, что ли. Или отставной.

— Зови меня Петровичем, — солидно произнес тот, не вставая со скамейки, на краю которой, слева от него, была развернута газетка и лежали сваренные вкрутую холодные яйца и горка серой соли. Вот интересно, почему дома из солонки соль белая, но не соленая, а тут, на природе, в парке, она всегда какая-то грязноватая, но вкусная?

Кроме яиц было еще пиво в пластиковых баллонах и пластиковые же одноразовые стаканы. Хлеб был черный. Не серый, а настоящий черный, тяжелый и пахучий. Из мутного кулька выглядывали желто-зеленые огурцы свежей засолки. От них тоже пахло. Была пятница, и Петрович был на своем месте.

— Скажите, Петрович, — осторожно, даже морщась немного, как будто пробуя на язык какую-то неизвестную пищу, снова обратился серый. — А по кадровым вопросам вы как?

— По кадровым вопросам я — всегда, — со значением ответил Петрович, откусил половину яйца и тут же запил половиной стакана пива. Холодное пиво и холодные яйца вкрутую с солью — это любил Бисмарк.

— Вот и Бисмарк всегда говорил…, - непонятно, но строго сказал Петрович и допил пиво. — Кадры, говорил, решают. Ты по кадровому делу, что ли? То-то я смотрю — серый ты какой-то…

— Сталин.

— Что?

— Это Сталин сказал: «Кадры решают все».

Петрович окинул серого взглядом, приценился к выглядывающим из под обшлага часам, посмотрел на туфли, потом на галстук. И ничего не сказал. Петрович давно не спорил по пустякам. Вернее, он просто давно не спорил. Он знал. И все знали, что он — знает. И что спорить? Он просто налил стакан — осторожно налил, по краешку, тонкой струйкой, почти без пены. Прихватил щепотью сольцы, посыпал круто на половинку яйца, положил в рот, пожевал. Кадык дернулся, яйцо провалилось, а следом хлынуло холодное пиво.

Серый тоже сглотнул. Но он был на работе — ему было нельзя.

— Мне директор сказал к вам обратиться.

— Ну, обращайся, раз директор сказал.

— Вот, — серый выудил из бокового кармана простой не заклеенный конверт, достал фотографию, показал, засунул обратно. — Данные — на обороте.

— Серега, что ли? — Петрович знал в городе всех.

— Нам бы рекомендации, — серый мужик подвинул по окрашенной в ярко-синий цвет лавке конверт к Петровичу.

Петрович подержал ладонь над конвертом, хмыкнул.

— Телец. Год Петуха. В момент рождения Марс был в Весах. Не женат. Характер скверный. Потому что не женат. Или наоборот… В детстве болел свинкой. Аттестат с тремя тройками.

— О! — глаза кадровика как бы включились и горели теперь неземным огнем. — О! Это здорово у вас так получается. А конкретнее, конкретнее можете? Директор хочет знать, брать его к нам или не брать. «Пробить» как-нибудь сможете, а? У вас же связи, я слышал…

— Оставляйте, — очень усталым голосом сказал Петрович, задумчиво смотря на упавший на колено желтый лист. — Через два дня приходите за ответом. Два дня буду думать. Кости кидать буду. Гороскоп считать. Вечером, в понедельник, сюда же. А теперь идите. Медленно идите и не оглядывайтесь. Не нужно вам сюда смотреть.

Серый кадровик так и пошел — медленно, не оглядываясь, прямо к выходу из парка.

А Петрович, не глядя в его сторону, допил стакан и выдохнул облегченно.

— Ну, ты силен, Петрович! — подсел Лёха. — И что теперь? Два дня колдовать будешь? Карты кидать? Или как?

— А вот так, — Петрович взял конверт, помял его в руке и бросил в стоящую рядом урну. Туда же отправилась шелуха очередного очищенного яйца.

— И что ты им скажешь?