Про психов. Терапевтический роман

Но ломать комедию было некому – на концерт никто не пришел. Опять принялась набирать номера. Косулинский телефон по-прежнему отвечал по-чешски – с пятого раза Лида поняла, что муж недоступен.

Слава богу, вернулась дочка, бросила сумку на пол, молоко метнула в холодильник, с матерью не поцеловалась. Внутри у Лиды все рухнуло… знает.

– Что происходит? Где все?..

– Может, мам, ты расскажешь, что происходит? Где все? Где ты?!

Жесткие дочкины слова застали мать врасплох. Договориться не получится – сразу видно: за папу будет насмерть биться. А на мать наплевать…Такая правильная – не подступиться.

– Почему ты так со мной разговариваешь? В таком тоне? Что происходит? Где папа и Илюша?

Спрятаться за статус – от бессилия… Эти трюки давно не проходят: выросла дочка.

– Где папа?! А как ты сама-то думаешь, где наш папа, факинг шит?

– Я тебя по-человечески прошу: объясни, что происходит.

– Ты сама знаешь, что происходит, лучше, чем я.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! – Лида запаниковала, как уличная воровка, пойманная за руку. Схватила сумку, шубу и выбежала из дому. Где Саша?!

Мужское

Самолет с трудом вгрызается в облачное кольцо обороны Москвы, видна полыхающая красным Ленинградка. Прямо перед посадкой Косулину опять поплохело от необходимости решать, что делать дальше.

Очевидно, надо включить телефон. И ехать домой. Лида дома уже, с ума сходит, мама обзвонилась. Но все еще страшно. Обреченно листая телефонную книжку, натыкается на номер Агнии – нет, нет, к ней нельзя. Между ними ничего нет, нечего и мечтать о желтом диване. С третьего просмотра увидел номер Паяца. Конечно, к Паяцу! Он поймет. Набрал номер, вдохнул.

Веселый голос, как будто ждал:

– О, наш беглец! Как я рад вас снова слышать! Полны пива и шпикачек?

– Да, под завязку. А я вот звоню и напрашиваюсь к вам на постой. Примете страдальца?

– Ну конечно, что вы спрашиваете!? Страдальцев – милости просим! Приезжайте, приезжайте, я дома. И водка еще есть. Желаете закуску – сварю пельмени.

– Это лучшее предложение на вечер за всю мою жизнь, Олег Яковлевич!

Параллельный входящий звонок пищал в ухе. О, началось!

Звонил Шостакович:

– Пропал ты с моими майками, Саша. Как ты, живой?

– Живой, Паш, еду к Паяцу и собираюсь напиться. Домой не могу.

– Я, чур, с вами, у меня хреновуха есть! И икра щучья. Майку взять?

– Саша, друг, приезжай, Паяц не против, я уверен.

Через пару часов сидели на теплой кухне. Паяц хлопотал в женском кухонном переднике с нарисованными луковками. Косулин привез бехеровки, Паша хреновухи, у Паяца в холодильнике мерзла модная водка. Расставили тарелки, сметанку, соевый соус (Паяц смешивал соевый соус со сметаной – с пельменями получалось вкусно), щучину, с Нового года еще остались позабытые соленья. Косулин вдыхал вкусы родины и поражался, как быстро он успевает по ним соскучиться. Три дня его не было, а радость – как из кругосветного путешествия вернулся. Вечер обещал быть долгим.

Пельмени оказались неожиданно вкусными, и водка начала свой диалог с хреновухой. Бехеровка подпевала. Слушали прощального Летова. О жене никто не спрашивал, чему Косулин был рад.

– Ну как вы, работники психиатрической промышленности, находите начало года? Вы, вообще, в конец света верите? Представьте, что это – правда, последний год, почти последняя водка, а дальше: «и убегает мой мир, убегает земля-а-а!» – запел, покашливая, Пашка.

Паяц решительно возразил:

– Ну что ты, Паша, какая последняя – еще целый год впереди до конца света твоего, успеем умереть от белой горячки.

– Кстати, алкогольное закрыли, если что, и подлечиться негде будет, – предостерег Косулин.

– Не волнуйся, подлечат. А чего лечиться-то, если все равно скоро торжественно, коллективно и предсказуемо – что важно! – помрем. – Пашка был захвачен всерьез пропагандой апокалипсиса.

– Что ты, Александр Львович, помалкиваешь, не хочешь умирать в конце года?

Косулин задумался. Чуть не всплакнул от летовского прощания, на себя примерил: «на рассвете без меня…корка хлеба без меня».

Паяц заботливо соорудил бутерброд со щучиной и налил психологу хреновухи.

Выпили, не чокаясь. Сочетание вкусов показалось Косулину добрым, сулящим прекрасное продолжение. Хреновуха расслабила, а щучина толкала на философское восприятие действительности.

– Я, друзья, не знаю, как мне дожить до конца света! Он у меня уже случился, свой, личный, ВИП-апокалипсис. Как дальше жить, я понятия не имею. Была понятная программа: женился, детей родил, добра нажил, поработал и… честно помер. А теперь что? – Косулин завис в эффектной паузе.

Паша покашлял, но ничего не сказал. К тридцати он так и не решился приступить к реализации этой понятной программы, так что оставалось только плечами пожимать.

– Что, опять все по новой? Новая жена, дети, дом. Но я не хочу! Не знаю даже, как…

Паяц, в переднике с луковками, от выпитого стал похожим на старенькую деревенскую бабушку, только платочка не хватало.

– Александр Львович, дорогой… не знаю, как тебя и утешить. У многих совсем другие программы.