Про тех, кто в пути

- Нина, - отозвалась она, не поворачиваясь. - Дядя хороший мастер, его все знают. И знают, где его мастерская.

Я снова споткнулся - а когда восстановил равновесие, Нина указывала на дверь прямо в каменной стене:

- Пришли…

…Комната, в которую я вошёл, была, очевидно, когда-то частью потерны. Похоже, что переулок, которым мы шли, в древности являл собой просто фрагмент замковых укреплений на холме, крытый коридор, имевший проходы в боевую галерею-потерну с бойницами.

Позднее перекрытия коридора сняли, а потерну разбили на маленькие комнатки с полукруглыми арками и окнами в виде крестов - всё теми же бойницами. И комната, в которую мы вошли, была полна… зеркал.

Большие напольные зеркала - плиты из тяжёлого литого стекла. Овалы и прямоугольники настенных зеркал в затейливых рамах. Небольшие дамские зеркала в изящных оправах. Настольные зеркала с фигурными откидными ножками.

И из всех этих зеркал на меня смотрел - я. Прямо. Наклонно. И даже вниз головой. Это зрелище просто-напросто пугало, но Нина вошла следом за мной и слегка подтолкнула в спину:

- Да ты проходи, не бойся.

- Кто боится? - тихо спросил я. - Ну, где твой дядя, у меня време…

Громкий печальный вздох сопутствовал шевелению в углу, у столика, полускрытого потрясным трюмо в раме из стоящих рыцарей, сплетавшихся султанами шлемов. Этот столик служил единственным подтверждением тому, что хозяин всего этого зеркального беспредела - в само деле сапожник.

За столиком высилась куча тряпья, в которой я не без труда различил серо-зелёный пиджак, над засаленным воротником коего возвышался нос. Именно нос… точнее - НОС, украшенный двумя пучками волос.

Слева и справа от носа свисали изумительные сивые пряди. На узком пространстве между прядями и носом помещались полные тоски и мудрости глаза.

От изумления я несколько потерял дар речи, не вполне понимая, как это засаленное недоразумение может быть дядей Нины. Она не шедевр, конечно, однако…

- Нашему брата такие везде есть, - вновь вздохнул сапожник. - Да и то сказать - в какую только сторону не кинет бедного еврея, если ему, дай им бог здоровья, добрые люди не дают жить на родине? Я, молодой человек, жил в Польше - ви слышали за такую страну, или вы не из тамьших мест?

Что я сам скажу за Польшу? Хорошая страна, хорошие люди… Меня даже не каждый день били! - он кивнул. - Но потом пришли немци. Боже ж мой! От них можно было сбежать таки куда угодно! Чистому смех, но мне так хотелось жить, молодой человек, шо я сбежал сюда.

- Я… - я поперхнулся. - Но я же ничего не говорил…

- Нет-нет-нет! - сапожник всплеснул руками. - Но когда такой красивый молодой человек смотрит на старого Мойшу Шмуля такими добрыми глазами - шо ж, сразу ясно, ему таки хочется вежливо спросить: «Таки как тебя сюда занесло, старая зараза?!»

- Я… ничего не имел… - покраснел я.

Еврей снова вздохнул:

- Понимаю, понимаю… Так шо ж у молодого человека?

- Дядя Мойша, у него подошва оторвалась, - вмешалась Нина. - И денег нет, ты почини, ага?

- Ага, - вздохнул еврей. - Снова и опять это страшное слово. Почини подошву. Прибей каблук. Переставь голенище. Пошей головку. И денег нет, как будто я не еврей, а русский. Где ви видели, шо еврей работает бесплатно?! Чистому смех! - он снова всплеснул руками.

- Они носятся по улицам так, шо обувь на них горит синим пламенем - я вам это говорю! А кто должен спасать их бедную обувь, шоб их не пороли папы и мамы? Это делает старый еврей Шмуль. За ага. Или за копейки, которых едва хватает на чёрствый хлеб.

Да. Давайте сюда обувь, молодой человек. И садитесь с Ниной на тот топчан. Если б ви знали, какие люди садились на тот топчан, боже ж мой! Ви бы садились на него будто он сделан из чистого золота. Да.

Вздыхая и что-то бормоча себе под нос, он осмотрел поданную мной кроссовку. Я, сидя на топчане, потихоньку оглядывался. Нина присела рядом и переплетала косу, не глядя на меня, что казалось слегка обидным.

- Шо я скажу за эту обувь? - неожиданно спросил в пространство сапожник. - Шо я скажу? Я скажу, шо это не обувь. Обувь была в раньшем времени, когда я шил сапоги из мягкой шевро господам официэрам - ещё таки в Польше. Как они били меня по морде! - он зажмурился и крякнул.

- И как они платили! Генерал Зденевицкий насыпал мне полный правый сапог злотых. Он сказал: «В этих сапогах можно жениться и ложиться в гроб!» - вот так. Но, к сожалению, он уже был женат, а в гроб его не клали.

Ви слышали, молодой человек, что такое Дахау? Нет, ви того не слышали, и то ж ваше счастье! Наверное, мои сапоги носил потом какой-нибудь молодой и красивый эсэс, дай ему бог всего, шо он заслужил… Потом - уже здесь! - я шил на весь отряд Глеба Дикого!20

Ви знаете, молодой человек, кто был Глеб Дикий? Как, ви и того не знаете?! Тогда шо ж ви знаете вообще, я вам скажу?! Эти люди ценили хорошую работу. Они знали, шо сапоги и патроны - вот две важные вещи, а остальное мелочи жизни…