Проба на излом

– Я присягу давал, начальник. Я такое видел за время работы с патронажем, любой обосрется. В таких передрягах побывал, откуда не выходили те, которые собственным глазам не верили. А я своим глазам всегда верил, начальник. И хоть вижу хреново, но дома бинокль есть. Непропитый, сука. Сколько раз рука поднималась пропить, но так и не поднялась. Потому как от этого бинокля жизнь моя дерьмовая зависит. И подачки ваши спецкимитетские. Я в этот блядский бинокль на твою поблядушку смотрю, начальник. Кто захаживает. Кто выхаживает. Куда ходит. Куда заходит.

– Это ценный сотрудник Спецкомитета, – морщусь. Неужели со стороны все так и выглядит? Пригрел майор сожительницу. Днем она его в кабинете обслуживает, а ночью – на конспиративной квартире? Плевать, как выглядит. Главное – чтобы дела шли, и мировая революция победила.

– Вот-вот, – кивает Коля, – ценный. Я – ценный. Она ценная. Только у нее еще дырка подходящая. А у меня – желудок. Сопьюсь я, Дятлов. Нахрен сопьюсь. Потому как творится хрен знает что… То часы останавливаются… то программа «Время» несколько раз на дню… и все после въезда этой… я потому и часы с телевизором пропил, понимаешь… Ты бы меня в больничку определил. Для профилактики. Ротанул бы на ротаторе. Я куда угодно готов, хоть на кукан, только не обратно, – Коля вышел из роли.

– Кто-то должен делать грязную работу, – говорю. Дежурная фраза. Фраза – оскомина. Которую говорим сами себе, когда приходится закопаться в эту грязную работу по самые локти. У кого-то кровь, у кого-то – дерьмо. Коля кровь никогда не любил. Поэтому выбрал дерьмо.

– В ней что-то имеется, – говорит он. – То самое, недокументированное. У тебя есть догадки?

– Догадки, – повторяю уклончиво. – Гипотезы. Случай, бог-изобретатель.

– Мог бы поделиться, – Коля твердой рукой наливает воды. Пьет. Вроде ничего не изменилось – тот же кадык, та же щетина. А человек – другой. Усталый разведчик. – Но ты не желаешь сбить мой настрой.

Почему-то вспоминаю – в училище у него было прозвище Ведмедик клюшконогий – то ли из-за кривых ног, то ли из-за пристрастия к этим конфетам.

– Не желаю сбить твой настрой, – отвечаю эхом.

– В ней ощущается нечто притягательное, – он щелкает пальцем.

– В нем, – поправляю. – Думай об объекте как «он».

– Не то имею в виду, – говорит Коля. – За мужеложца принимаешь? Дело шьешь, начальник?

– Продолжай, продолжай. Твое мнение очень важно для нас.

Медведь для Фиделя

Коля встает со стула, подходит к окну, смотрит.

– Ты даже не представляешь, как я скучаю по нашему архипелагу. Что ни говори, а островная жизнь навсегда тебя меняет. Кстати, ты в курсе, что в Братске бывал Фидель?

– Какой Фидель?

– С бородой, – показывает Коля. – Барбудос. Куба. Венсеремос. Монкадо.

– Может, врача? Инъекцию? Что-то цвет глаз твоих не нравится, – говорю заботливо. И абсолютно без ерничества.

– Перестань. Вы тут, на архипелаге, совершенно уверены, что все контролируете. А вот вам, – рубанул по сгибу локтя ребром ладони. – Кое в чем и мы не лаптем солянку хлебаем.

– Тогда давай к делу, если это, конечно, дело, а не белая горячка и не бабьи сплетни в Падуне.

Коля качает головой. Медлит. Специально. Держит паузу, Станиславский хренов.

– Он тогда полстраны объездил, ну и к нам заглянул. В смысле, не к нам, в Спецкомитет, а на Братскую ГЭС. И в Братск. Команданте произвел фурор. Девки от одного его вида писались. Настоящий революционер. Только-только из гущи боев за свободу Кубы. Одна борода и френч чего стоили. Меня к нему откомандировали. Представитель органов, то-се. Где мы с ним тогда не побывали! Представляешь, он не умел водку из горла пить! Они там в джунглях и горах ром только из стаканов хлебали. Ну, ничего. Дело не хитрое. Научили не хуже наших с бутылкой обращаться. А вот еще дело было. На перегоне до Тайшета.

Слушаю все это, слушаю. Про перегон. Про Тайшет, где команданте прямо с подножки вагона речь на несколько часов завернул, а народ слушал и даже телогрейку ему подарили вместе с треухом, а барбудос в ответ отдал им сигары, что завалялись в кармане. И как эти сигары по одной затяжке курила вся толпа и слушала Фиделя, как-то понимая, что тот говорил по-испански, поскольку переводчик на ледяном ветру окончательно потерял голос и только сипел, сипел, сипел, как радио со сбившейся настройкой. А потом Коля вместе с Фиделем лечили его по-кубински, заливая в горло горячий ром, и потом…

– Ближе к делу, – прошу вежливо. Чтоб без обид. Воспоминания бывают интересными, но это не встреча выпускников училища. Да и нет ничего более раздражающего, чем слушать про чужие пьянки, когда на столе только графин с водой, да и то неполный.

– Все ближе и ближе, начальник, – успокаивает Коля, продолжая гнуть свое о том, как приехали в Братск, как осматривали строительство ГЭС, как сидели в кабине шагающего экскаватора, а Фидель мечтал заиметь такую машину на Кубе и интересовался – смогут ли советские товарищи обучить кубинских товарищей на них работать. – Вот тут-то он и появился, – сказал Коля.