Проба на излом

Он, наверняка, ожидает, что резко подскачу со своего места и с придыханием взволнованной институтки вскричу: «Кто?! Кто появился?!» Но ничего такого не делаю. Даже папиросу из коробки не достаю. Сижу и продолжаю рассматривать ногти, успокаивая себя тем, что это часть работы. Далеко не лучшая, но все же часть.

– Ага, – говорит Коля, – ага. С охраной барбудоса всегда были проблемы. Переводчик рассказывал: в Москве команданте приспичило ночью пойти гулять, не спалось ему, видите ли, а как на грех – ни одного охранника под рукой. Представляешь? Команданте их так привезенным ромом накачал, что не стража, а бревна на лесосеке. В общем, так и пошли вдвоем вокруг Кремля, а народ стал узнавать Фиделя, девушки какие-то появились…

И Коля идет на очередной заход, восхищая умением высасывать из пальца подробности того, чему не был свидетелем.

Но знаю – ничего у него нет. Все эти истории в духе бравого солдата Швейка хороши в юмористической книжке или «Голубом огоньке» в исполнении Штепселя и Торопуньки, но в стенах Спецкимитете явно диссонировали с величием стоящих перед нами задач, как выразился бы какой-нибудь ученый из лаборатории. Тот же Захер-Мазох, фриц недобитый.

– У него был медвежонок, – говорит Коля. – Представляешь? Тащил его на поводке, как собачонку, и кричал, мол, пришел из тайги специально встретиться с товарищем Фиделем и подарить ему этого самого звереныша. А тот, паразит, рычит, кусается, царапается. Блохи у него какие-то. В общем, его бы и в зоопарк не взяли, а тем более на Кубу. Но Фидель подумал-подумал и согласился принять медведя в дар. Даже кличку придумал – Байкал. Хотя, где Байкал, а где мы тогда. Но очень уж на него Байкал впечатление произвел.

И Коля начинает новый виток диалектической спирали, рассказывая как широкое море, священный Байкал произвел впечатление на вождя Кубинской революции. Сам даже понемногу увлекаюсь и почти роднюсь с этим великаном-бородачем, который по-былинному останавливает правительственные поезда посреди дикой тайги и выходит погулять по бурелому, чьей единственной одеждой является затертый оливковый френч, и который принимает в дар медведя, чтобы отвезти на тропический остров, где таких зверей отродясь не видели.

– Короче, – врет Коля, ибо короче не умеет, – вызывает меня руководство и говорит: делай что хочешь, а товарища Фиделя от медведя нужно освободить. Ибо товарищ Фидель и сам не рад подарку, который орет благим матом, гадит на правительственные ковры в правительственном вагоне, кусается, чешется и грызет мебель. Ну, я под козырек, все понял, товарищи, сделаю что смогу. А что я могу? Только одно – отловить зверюгу, затащить в укромное место и пристрелить. Не в зоопарк же его, не в тайгу. Да и не выживет он в тайге. А в зоопарках такого бурого добра своих наплодилось. Как ни крути – дуло в ухо и прощай медвежонок.

– И?

– И, – хмыкает Коля. – Как я за ним охотился по всему спецпоезду – отдельная история, которую, быть может, когда-нибудь расскажу за рюмкой чая. Японский бог, кто бы рассказал – не поверил. А мы тогда по всей Сибири колесили, спецпоезд Братскгэсстрой выделил по распоряжению самого Наймухина. Должен понимать. Это, блять, не поезд, это бронепоезд какой-то. Зимний дворец на колесах. Да и Братскгэсстрой, сам понимаешь, что за контора.

– То есть ты его не смог ликвидировать?

– Предпочитаю говорит: отправить в длительную командировку, – усмехается Коля. – Тут, понимаешь, какая история.

– Еще одна? – вырывается у меня. Сегодняшний лимит на истории в исполнении Коли близок к исчерпанию.

Но тут он говорит такое, что заставляет глубоко задуматься. А затем – провести собственные изыскания. А еще затем заняться переоценкой всего того, что я себе в этой истории напридумывал.

Конец Наси

Привычный кошмар. Дятлов опять стреляет в девочку на руках у женщины. Только у нее теперь не моё лицо. Лицо Наси.

Она все же пришла. Не позвонила. Не постучала. Поскреблась. Тихо-тихо. Как мышка.

– Кто там?

– Это я… открой, пожалуйста… – голосок тонкий, как у Наси из деревни Великая Грязь. Мышка-норушка. Мышка-врушка. Мышка, которая пришла не вовремя, потому что в теремок уже забрался Михайло Потапович. И хитрожопым зверькам здесь не место.

Не хочется этого делать, поэтому отвечаю:

– Уходи. Все кончено.

– Прости меня… нам надо поговорить… честно-честно…

Так кто кого приручил? Иванна – Насю? Нася – Иванну?

А сзади пыхтит медведь. Голодный медведь.

Двоим в одной берлоге не ужиться.

Медведь добычу никому не отдаст.

Ну?

Решай!

Открываю дверь. На лице – нужное выражение. Обида пополам с радостью.

Нася кусает накрашенные губки. В руках белая сумочка. Теребит ремешок.

– Заходи, – отступаю, приглашаю внутрь.

Лучше бы ей развернуться и поцокать вниз по лестнице. Но она ничего не чувствует и шагает через порог. Выбор сделан. Запираю дверь, облокачиваюсь спиной. Хотя даже сейчас она еще может все переиграть. Вот честное слово!

– Зачем пришла? Еще не все вынюхала? – грублю, кончено.

Она вытягивает руку, кулачок сжат, только мизинец крючком:

– Давай, – говорит.