Проба на киллера

Лишь на третий раз, часов в десять вечера, встреча наконец-то состоялась. Это была рослая девочка с хорошо развитыми формами и смазливым накрашенным личиком. Без лишних слов она согласилась прийти на другой день в кабинет директора школы, который должен был присутствовать во время разговора.

Из протокола очной ставки:

«Вопрос следователя Ушакову: — Где находился Коля Северцев двенадцатого августа во втором часу ночи?

Ушаков: — В указанное время мы вчетвером — Северцев, Паклин, Худобин и я — напали во дворе школы на улице Калинина на неизвестного мужчину с целью ограбить его. Северцев первым его ударил, а когда мужчина упал на колени, набросил ему на шею жгут из бинта и стал придушать.

Вопрос Северцеву: — Вы подтверждаете показания Ушакова?

Северцев: — Да, подтверждаю. Все так и было.

Вопрос Ушакову: — Почему вы, все остальные, допустили это?

Ушаков: — Мы не ожидали, что Северцев станет душить мужчину до смерти. Ведь тот даже не сопротивлялся, когда его били.

Северцев отворачивается и молчит.

Следователь — Ушакову: — У вас есть вопросы к Северцеву?

Ушаков: — Коля, зачем ты задушил Полунина? Делать тебе нечего было, что ли? Сам залетел и нас подставил!

Северцев: — Ты, поганка бледная! Мы ведь не договаривались, что ты по-черному топить меня будешь! Скажи по-честному: были мы или нет в ночь на двенадцатое августа во дворе нашей школы? На самом деле я, что ли, придушил там кого-то?

Ушаков молчит.

Северцев: — Тогда я сам скажу! Никуда я с вами той ночью не ходил! А если кто и задушил Полунина, то это не моих рук дело. Кончай, Женька, бочку на меня катить!

Следователь — Ушакову: — Что вы теперь можете сказать?

Ушаков: — Мне надо посоветоваться с адвокатом».

Иван Паклин во время дополнительного допроса также отказался от своих прежних показаний в части, касающейся убийства Полунина.

Из дополнительного допроса Паклина:

«В ночь на девятнадцатое августа мы трое — Ушаков, Худобин и я — нарвались во дворе дома 41 по улице Уральских рабочих на засаду. Мужчина, которого мы приняли за пьяницу, оказался сотрудником уголовного розыска. Мы с Худобиным убежали, а Ушаков был задержан. Потом его отпустили, и утром он пришел ко мне домой. Он сказал, что мы давно на крючке у ментов, и надо кое в чем признаться. Ментам, дескать, известно о нападении на пьяного во дворе нашей школы, и если станем отпираться, то нас посадят, причем в разные камеры, а так обещали до суда не забирать. Но ты, сказал он, не дрейфь: сунем штуку тому „колдырю“, он и заткнется. Я спросил, где мы „штуку“-то возьмем, и Ушаков ответил: „Мои старики дадут“.

Еще я спросил: „Значит, нам придется рассказывать, как ты придушал того „колдыря“ своей палочкой?“ Ушаков ответил: „Нет, скажем, что придушал его Колька. Бинтом, который у него смотался с руки. С Колькой я договорюсь, он ради меня на все пойдет“. И еще Ушаков сказал, что ему показывали фотку того мужика, и на всякий случай велели запомнить, что на фотке он в костюме с галстуком в косую полоску, а на пиджаке прямоугольный значок с самолетиком.

После первого моего допроса я сказал Ушакову: „Слушай, мужик-то дохлый, надо в отказ идти, пока не поздно! Ведь мы же сядем, а Николе вообще десятку дадут!“. И он меня успокоил: „Нас с тобой не посадят, если Никола на себя мужика возьмет“.

Уже потом я вспомнил, что мы напали на мужика во дворе школы не двенадцатого, а одиннадцатого августа, и Северцева с нами тогда не было, потому что у него заболела собака. Придушал мужика Ушаков пластиковой палочкой. А был ли тот мужик Полуниным, я не знаю».

Из дополнительного допроса Северцева:

«Я вернулся из деревни домой поздно вечером. Мама сказала, что у нас был обыск и что ее много расспрашивали обо мне. Было около одиннадцати часов. Я взял собаку и отправился к Ушакову домой.

Женька сразу спросил: „Ты помнишь, как мы бомбили „колдыря“ во дворе нашей школы?“ — „Когда, говорю, это было?“. Он сказал: „Ночью двенадцатого августа“. Я ничего такого не помнил. Он рассердился: „Не помнишь, так слушай, что тебе говорят!“. И начертил план: как шли, где встретили того мужика. Я ничего не понял и предложил Женьке сходить на место. Он сказал, что мать не пустит его со мной на улицу. Сперва она и вправду не пускала и начала меня ругать, как будто я один избивал пьяных. Но тут Женька сказал ей, что я согласился взять все на себя, и ему только надо на месте все мне растолковать, чтобы не было разнобоя в показаниях. „Ну, если так, то сходите“, — сказала она.