Проблема Спинозы

Я познакомил Гитлера с широтой и глубиной немецкой культуры. Я показал ему масштабность еврейской напасти. Я отшлифовал его идеи о расе и крови. Мы с ним ходили по одним и тем же улицам, сидели в одних кафе, непрестанно разговаривали, вместе работали над статьями для «Беобахтера», однажды даже вместе рисовали. Но с этим кончено. Теперь я могу лишь взирать на него в изумлении, как курица, глядящая на ястреба. Я был свидетелем того, как он собирал рассеявшуюся партию, когда вышел из тюрьмы, как он вступил в борьбу за парламентские выборы, как он строил пропагандистскую машину, подобной которой мир никогда прежде не видел. Машину, которая изобрела почтовую рассылку и постоянно вела агитаторскую кампанию, даже когда не приближались никакие выборы. Я видел, что он не обращал внимания на скверную отдачу – менее 5 % голосов в первые несколько лет, и продолжал действовать, пока в 1930 году партия не стала второй по величине в Германии, набрав 18 % бюллетеней. А в 1932 году моя газета вышла с гигантскими заголовками, возвещавшими о том, что нацисты стали самой крупной партией, собравшей 38 % голосов избирателей. Некоторые говорят, что главным мозгом всего этого был Геббельс, но я-то знаю, что это был Гитлер. Гитлер стоял за всем. Я освещал в «Беобахтере» каждый шаг этого пути. Я видел, как он летал из города в город, лично появляясь по всей стране в один и тот же день и убеждая население в том, что он – сверхчеловек, способный присутствовать повсюду одновременно. Я любовался его бесстрашием, когда он намеренно назначал митинги на опасных территориях, контролируемых коммунистами, и отдавал приказы своим штурмовикам драться с большевиками на улицах. Я видел, как он отверг мой совет и выступил против Гинденбурга в 1932 году. Он собрал только 37 % голосов, но доказал мне, что был прав: он понимал, что никто не сможет победить Гинденбурга, зато эти выборы сделали его имя общеизвестным. Через несколько месяцев он согласился на коалицию правительства Гитлера – Папена и вскоре был назначен канцлером. Я отслеживал каждый его политический шаг и по-прежнему не понимаю, как он все это сделал!

А поджог рейхстага? Помню, как он с безумными глазами влетел в мой кабинет в пять утра, вопя: «Куда все подевались?» – и потребовал широкого освещения того, что коммунисты хотели сжечь рейхстаг. Я по-прежнему не считаю, что коммунисты имели хоть какое-то отношение к пожару, но это неважно: следуя гениальной догадке, он использовал этот пожар, чтобы запретить коммунистическую партию и стяжать абсолютную единоличную власть. Он никогда не получал большинства голосов на выборах, ни разу не перевалил за 38 %, и, однако, вот он – абсолютный правитель! Как он это сделал? Я до сих пор не понимаю!

Грезы Альфреда были прерваны стуком в дверь и приходом доктора Гебхардта, за которым следовал Фридрих Пфистер.

– У меня для вас сюрприз, рейхсляйтер Розенберг! Я привел к вам старого друга, который может оказаться полезным в облегчении вашего состояния. Оставляю вас вдвоем.

Альфред долго пожирал Фридриха взглядом, а потом заявил:

– Вы меня предали! Вы нарушили свою клятву о тайне. Как еще он мог узнать, что вы и я…

Фридрих тут же развернулся на месте и, не сказав Альфреду ни слова, не бросив на него ни единого взгляда, вышел вон из комнаты.

В панике Альфред откинулся на кровати, закрыв глаза, и попытался утихомирить участившееся дыхание.

Через несколько минут Фридрих вернулся с доктором Гебхардтом, который заявил:

– Доктор Пфистер просил меня рассказать вам, почему я выбрал его. Неужели вы не помните, рейхсляйтер Розенберг, нашего разговора три или четыре недели назад, когда я спросил вас, случалось ли вам полностью душевно раскрываться перед каким-нибудь человеком? Вы сами сказали, этими самыми словами: «Один друг из Эстонии, теперь он живет здесь, доктор Фридрих Пфистер».

Альфред медленно покачал головой:

– Я смутно помню наш разговор, но не помню, чтобы упоминал его имя.

– Но вы же это сделали! Откуда еще я мог бы его узнать? Или узнать, что он теперь живет в Германии? На прошлой неделе, когда ваша депрессия усугубилась и вы отказались разговаривать со мной, я решил попробовать отыскать вашего друга, надеясь, что его визит может оказать благотворное воздействие. Когда я узнал, что он служит в вермахте, я просил фюрера отдать приказ о его переводе в клинику Гогенлихен.

– Не будете ли вы столь любезны, – попросил Фридрих, – рассказать рейхсляйтеру Розенбергу о том, что я вам ответил?

– Лишь то, что вы когда-то знали его мальчиком в Эстонии.

– И… – настаивал Фридрих.

– Больше ничего… кроме того, что вам жаль покидать стольких пациентов, которые зависят от вас, но вы понимаете, что исполнение приказов фюрера превыше всего.

– Могу я коротко переговорить с рейхсляйтером Розенбергом наедине – до того, как вы уйдете сегодня утром из клиники?

– Конечно, я буду ждать вас в корпусе медсестер.

Когда дверь закрылась, Фридрих произнес:

– Еще вопросы, рейхсляйтер Розенберг?

– Пожалуйста, Фридрих, я – Альфред. Зовите меня Альфредом!