– Хорошо. Будут еще какие-нибудь вопросы, Альфред? Он меня ждет.
– Вы будете моим врачом? Уверяю вас, на старых условиях я с радостью согласился бы. А теперь – как же я смогу говорить с вами? Вы ведь состоите на службе вермахта и по приказу обязаны перед ними отчитываться.
– Да, я понимаю ваше затруднение. Я бы на вашем месте чувствовал то же самое. – Фридрих уселся на стул рядом с кроватью и на несколько минут погрузился в размышления, потом встал и, сказав: – Я вернусь через минуту, – вышел из комнаты. Вскоре он снова вернулся с доктором Гебхардтом.
– Герр Гебхардт, – обратился к нему Фридрих, – я получил приказ лечить рейхсляйтера Розенберга и, разумеется, буду следовать ему в меру своих сил. Но есть одно затруднение. Мы с ним старые знакомые и давно делились друг с другом интимными подробностями жизни. Дабы быть ему полезным, мне жизненно необходимо, чтобы между нами была полная конфиденциальность. Я должен быть способен ее гарантировать. Я понимаю, что ежедневные записи в медицинской карте обязательны, но прошу разрешить мне вносить в нее только те заметки, которые описывают его состояние в целом.
– Я не психиатр, доктор Пфистер, но вполне понимаю необходимость приватности в данном случае. Это нестандартная процедура, но ничто не может быть важнее, чем выздоровление рейхсляйтера Розенберга и возвращение к его важнейшей работе. Я согласен с вашим требованием, – он отдал честь обоим мужчинам и отбыл.
– Это вас успокоило, Альфред?
Альфред кивнул:
– Да, теперь я спокоен.
– Больше нет никаких вопросов?
– Я вполне удовлетворен. Несмотря на скверное окончание нашей последней встречи, я продолжаю испытывать к вам странное доверие. Я говорю – странное, потому что, по правде говоря, я практически никому не доверяю. И мне нужна ваша помощь. В прошлом году меня госпитализировали сюда на три месяца в таком же состоянии – это было словно глубокая черная дыра. Я не мог выбраться. Мне казалось, со мной покончено. Я не мог спать. Я был совершенно измучен, но не мог сидеть спокойно, не мог отдыхать.
– Ваше состояние – мы называем его «ажитированной депрессией» – почти всегда проходит со временем – от трех месяцев до полугода. Я могу помочь вам ускорить выздоровление.
– Я буду вам вечно благодарен. Всё – вся моя жизнь – в опасности.
– Давайте браться за работу. Вы знаете мой подход и, вероятно, не удивитесь, если я скажу, что наша первая задача – расчистить все препятствия, которые могут помешать нам вместе работать. У меня, как и у вас, есть свои сомнения. Позвольте, я соберусь с мыслями, – Фридрих на несколько секунд прикрыл глаза, а потом начал: – Лучше всего будет, если я проясню атмосферу и просто буду говорить то, что приходит в голову. У меня есть тревожные сомнения по поводу нашей совместной работы. Мы слишком разные. Моя стратегия состоит в том, чтобы обнажать и понимать скрытые корни затруднений – это основополагающее убеждение психоаналитического метода. Полное осознание снимает конфликты и ускоряет исцеление. Однако меня тревожит то, что с вами я не смогу воспользоваться этим путем. В прошлый раз, когда я попытался исследовать источники ваших трудностей, вы разгневались, ощетинились и выбежали прочь из моего кабинета. Так что я сомневаюсь, что я сам или, по крайней мере, этот подход будет вам полезен.
После этих слов Альфред встал и принялся мерить шагами комнату.
– Я расстраиваю вас своей откровенностью, Альфред?
– Нет, это просто нервы. Я не могу сидеть слишком долго… Я ценю вашу искренность. Никто не разговаривает со мной так прямо. Вы – мой единственный друг, Фридрих.