– Что вы имеете в виду под трюком? – поинтересовался Альфред.
– Чтобы помочь человеку, необходимо войти в мир личности этого человека. Но всякий раз, когда я пытаюсь применить это к матушке, моя психика ускользает прочь, а через пару мгновений я вдруг уже думаю о чем-то совершенно другом. Вот буквально только что она плакала, и я обнимал ее, желая утешить, – и вдруг заметил, что мои мысли переметнулись к нашей с вами сегодняшней встрече. На миг я почувствовал себя виноватым. А потом напомнил себе, что я – всего лишь человек, а у людей есть врожденная склонность к защитной рассеянности. Я размышлял о том, почему не могу сосредоточиться на смерти отца. Полагаю, причина в том, что его смерть ставит меня перед лицом моей собственной, а эта перспектива чересчур устрашающа, чтобы вглядываться в нее. Не могу найти иного объяснения… А вы как думаете? – Фридрих умолк и развернулся так, чтобы смотреть Альфреду прямо в глаза.
– Я ничего не знаю о таких вещах, но ваш вывод кажется мне обоснованным, – пробормотал Альфред. – Я тоже никогда не позволяю себе глубоко задумываться о смерти. Всегда терпеть не мог, когда отец настаивал, чтобы я шел вместе с ним на могилу матери.
Фридрих хранил молчание, пока не убедился, что Альфред не намерен больше ничего говорить, а потом произнес:
– Итак, Альфред, вот такой у меня получился длинный ответ на ваш вежливый вопрос о моих делах – но, как видите, я люблю наблюдать все эти махинации психики и обсуждать их… Это больше, чем вы ожидали или хотели услышать?
– Это был более длинный ответ, чем я ожидал, но он был… настоящим, глубоким и чистосердечным. Меня восхищает то, как вы избегаете поверхностности, вы готовы делиться своими мыслями так честно и без смущения.
– А вы, Альфред, вы ведь тоже ушли глубоко в себя в конце нашего вчерашнего разговора. Какие-нибудь последствия были?
– Должен признаться, что у меня душа не на месте: я все еще пытаюсь осмыслить нашу беседу.
– Какая ее часть вам не ясна?
– Я говорю не о ясности идей – но о странном чувстве, которое возникло у меня, когда мы разговаривали. Я имею в виду, мы говорили совсем недолго – сколько? – вероятно, минут 40–45? И все же я вам столь многое открыл и чувствовал такую вовлеченность, такую странную… близость. Как будто я близко знаю вас всю мою жизнь.
– Это чувство доставило вам неудобство?
– Оно смешанное. Мне было хорошо, потому что оно снизило остроту ощущения оторванности от корней, ощущения моей бездомности. Но мне было и неуютно из-за крайней необычности вчерашнего разговора: я уже не раз говорил – я никогда не вел столь интимных бесед и не доверялся незнакомцу так скоро.
– Но я вам не чужой – благодаря Эйгену… Или, скажем так, я – знакомый незнакомец, который имел доступ во внутренние уголки дома вашего детства.
– Я много о вас думал со вчерашнего дня, Фридрих. Мы подняли одну проблему, и я все гадаю, позволите ли вы задать вам личный вопрос…
– Конечно, конечно. Могли бы и не спрашивать: я
– Когда я спросил вас, как вы приобрели такие навыки в речи и исследовании психики, вы ответили, что дело в вашей медицинской подготовке. Однако я вспоминал всех врачей, которых знаю, и никто, ни один из них не выказывал и тени вашего дружелюбия. Для них их профессия – это работа: несколько беглых вопросов, никаких личных откровений. А потом они торопливо выписывают какой-нибудь таинственный латинский рецепт, после чего говорят: «Следующий пациент, пожалуйста!» Почему вы так отличаетесь от них, Фридрих?
– Я был с вами не вполне откровенен, Альфред, – ответил Фридрих, глядя собеседнику в глаза со своей обычной прямотой. – То есть я действительно врач-терапевт, но кое-что я от вас утаил: я также прошел полный курс психиатрии, и именно этот опыт сформировал мой способ мысли и речи.
– Но это же такой… безобидный факт! Зачем так тщательно скрывать его?
– В наши дни все больше и больше людей становятся нервными, скрытными и стремятся убраться подальше, когда узнаю́т, что я психиатр. Бытует глупое представление о том, что психиатры видят наскозь все темные тайны души.
Альфред понимающе кивнул:
– Ну, вероятно, не так уж это и глупо. Вчера, во всяком случае, вполне можно было подумать, что вы читаете мои мысли.
– Нет-нет-нет! Это не так. Но я учусь понимать свой внутренний мир и благодаря этому опыту могу служить для вас проводником, чтобы вы могли понимать ваш собственный. Это – ведущее новое направление в моей области.
– Должен признаться, вы – первый психиатр, которого я встречаю. Я ничего не знаю о вашем поле деятельности.