– Я, как и ты, жажду вновь увидеть своего отца, да будет он благословен, но законы природы таковы, каковы они есть. Франку, я разделяю твою жажду, и, когда был ребенком, я тоже верил, что когда-нибудь наступит конец времен, и после смерти мы воссоединимся – я и мой отец, и моя мать. Хотя, когда она умерла, я был так мал, что едва помню ее… И, конечно, они воссоединились бы со своими родителями, а те – со своими, и так
Якоб поднялся и раздраженно отпихнул стул в сторону.
– Довольно! Я наслушался достаточно ереси для одного дня! Достаточно на всю жизнь! Мы уходим. Идем, Франку.
Когда Якоб ухватил Франку за руку, Бенто произнес:
– Нет, погоди, Якоб, есть еще один важный вопрос, который, к моему удивлению, ты не стал задавать.
Якоб выпустил руку Франку и с опаской взглянул на Бенто.
– Какой еще вопрос?
– Я говорил вам, что природа вечна, бесконечна, объемлет всю субстанцию, и все сущее следует ее законам.
– Да, – лицо Якоба было сердитым и недоуменным. – Так что же за вопрос?
– А разве я не говорил вам, что Бог вечен, бесконечен и объемлет всю субстанцию?
Якоб кивнул, совершенно растерявшись.
– Ты говоришь, что слушал меня, что наслушался достаточно – но все же ты не задал мне самый главный вопрос.
– Да какой еще самый главный вопрос?
– Если Бог и природа обладают одинаковыми свойствами, то в чем тогда разница между Богом и природой?
– Ладно, – рыкнул Якоб. – Спрашиваю тебя: в чем разница между Богом и природой?
– А я даю тебе ответ, который ты уже знаешь: разницы нет. Бог – это природа. Природа – это Бог.
Оба – и Франку, и Якоб – уставились на Бенто во все глаза, а потом, не произнеся больше ни слова, Якоб рывком поднял Франку на ноги и выволок его из дома на улицу.
Уйдя достаточно далеко, Якоб обхватил Франку за плечи и от души стиснул.
– Отлично, просто отлично, Франку! Мы выудили из него именно то, что нам было надо. И ты еще считал его мудрым человеком?! Вот ведь дурак какой!
Франку вывернулся из-под руки Якоба.
– Вещи не всегда таковы, какими кажутся. Может быть, это ты дурак, что считаешь дураком его.
Глава 14
Мюнхен, 1918–1919 гг
Характер – это судьба. Новая волна психоаналитической мысли, всем сердцем воспринятая Фридрихом, соглашалась со Спинозой в том, что будущее определяется тем, происходившим прежде, – нашим физическим и психологическим багажом: нашими страстями, страхами, целями, невзгодами, любовью к себе, нашей позицией по отношению к другим.
Подумать только об Альфреде Розенберге – претенциозном, отстраненном, никого не любящем, не вызывающем любви, неудавшемся философе, которому недостает любознательности в отношении самого себя и который, несмотря на искаженное самовосприятие, топчет землю с самодовольной убежденностью в собственном превосходстве! Мог ли Фридрих, мог ли любой изучающий человеческую природу предсказать стремительное возвышение Альфреда Розенберга? Нет, одного характера недостаточно, чтобы служить основой для предсказаний. Есть и другой сущностный и непредсказуемый ингредиент. Как мы назовем его? Судьба? Шанс? Чистая удача – оказаться в нужном месте в нужное время?
Нужное время? Ноябрь 1918 года. Война заканчивалась, и Германия, рыдающая и сбитая с ног поражением, пребывала в хаосе, ожидая спасителя. А нужное место? Мюнхен. Альфред Розенберг вскоре будет на пути к этому избранному месту действия, в чьих закоулках и популярных пивных вызревал монументальный спектакль, ожидая только прибытия своей сверхъестественно зловещей труппы.