Проблема всей жизни

Вот тут Борода и посмотрел на меня как на полного кретина. А потом сообщил, сколько эта развалюха стоит, и что собственно из-за нее-то и распалась семейная чета Борода. Жена настаивала на продаже и иммиграции в Израиль, с вырученными деньгами там можно купить дом и лет пять вообще не работать. А сам Виталий продавать свою хибарку запретил. Денег дальневосточному летчику и так хватало, а лишаться места "куда вернуться" он не хотел. В итоге поделили собственность и разбежались. Жена продала свою половину и упорхнула в столицу. Говорят, купила небольшую комнату на окраине, остальные деньги вложила в какой-то свой бизнес. На хлеб с икрой хватает.

— Так что, в общем, у меня тут только половина дома, — сказал летчик, проходя на кухню. — Вторая у каких-то удальцов из местных. Пару раз наезжали, требовали продать остальное. Поломал одному ребра, другому челюсть развернул — отстали. Ну а потом я в Хабару отбыл. Мож и подвозили подкрепление, да только дулю им в зад, а не дом! Ты чай или кофе?

Я уселся на скрипучий деревянный стул, положил руки на клеенчатую скатерть. С пятнышками не отмытой то ли заварки, то ли еще чего. По центру пара проплешин от сигаретных окурков. Видать, стояла пепельница. Да, вон и след-вмятина видна.

— Чайку, пожалуй, — сказал я. — А ты что, куришь, что ли?

— Шо? А, нет. Это супруга дымит. Дымила, то есть. Я, двенадцать лет обещаниями бросить кормился. Сейчас даже рад, что развелись. Надоел этот смрад табачный, спасу нет. Кружки в серванте достань, а?

Я поднялся и подошел к старенькому серванту. Тоже цельнодеревянному, я даже не представлял, сколько ему лет. Антиквариат какой-то!

Открыл створку, нашел целую роту "железнодорожных" стаканов — стеклянные, круглые, в металлических подстаканниках. Сейчас таких уже не делают.

— Знаешь, — я выставил посуду на стол и повернулся к летчику, тот шуровал с заварным чайником. — Ты ведь мог бы всю местную обстановку вместе с половиной дома действительно так загнать, что до конца жизни хватило бы.

— Да на кой мне это бабло-то? — отозвался Борода. — Ну, заимею стопяцот мильенов, и что? Куда их девать? Детей нет, родственников тоже. Покупать шмотки-тряпки? Машину японскую? Да скучно, блин. Вон, с ребятами шутки ради дискарями с твоими похождениями поторговать — это да, это весело и денежно. Опять же, есть что вспомнить, барыш пропивая. А так, с некстати завалиться купюрами и швырять их налево-направо? Да ну…Не мое это. Ты с сахаром? Звиняй, сливок нету. Завтра в магаз скатаю, у меня тут табуретка в сарайчике стояла, если не сперли еще.

— Мне, мне с сахаром! — закричала Тьянь, вбегая в кухню. — И неважно вообще что именно, я сладкое и так люблю. Слушай, летчик, у тебя тут так здорово! Столько дерева, ужас просто! И оно все живое, хотя и мертвое… Ну, в общем, ты не поймешь! Но оно все говорит, и дом весь, и в общем… Короче, круто! Ой, что это?

Проблема заметила три стакана по центру стола и ткнула в них пальцем.

— Это что за емкости?

— Это российский церемониальный набор посуды, девочка, — улыбнулся Борода. — Называется жэдэтреньк.

— Жэдэ что? Жедэпрень? Это как переводится? Уо пу тхай минпай… В смысле, не очень понимаю.

— Виталий шутит, — объяснил я. — Исторически такие чашки с подставочками использовались в железнодорожных вагонах. Жэ-дэ — сокращение от железной дороги. Ну а треньк — это треньк.

Я стукнул пальцем по стакану, он отозвался ностальгическим "треньк".

— А, поняла! — сказала Тьянь и засмеялась. — Треньк — это звук, да? Шэн? Здорово! А что из этого тренька пьют?

— Хун ча, — сказал я на китайском, раз уж девушку потянуло на родную речь.

— Что, из таких здоровых чашек — пить чай? Дикость какая-то.

— Не дикость, а признак интеллигентного русского человека! — наставительно произнес Борода и снял чайник с конфорки.

Газовой! Мне страшно стало от мысли, что у нас еще где-то природный газ используют для разогрева пищи.

— Так, а ну-ка расселись за столом! Еды, понятно дело, в доме нет, но был запас пряников. Вроде как засохнуть не должны, в упаковке. Будем пить эту вашу китайскую хунчу из русских жэдэтреньков с тульскими пряниками.

— Кирилл, шэнмэ шы "тульскими"? — спросила Тьянь в полголоса, устраиваясь за столом. Борода разливал "хунчу", и тревожить его в этом ритуале китаянка не рискнула.

— Из города Тула, — пояснил я. — Традиционное российское лакомство когда-то. Сейчас где их только не делают, даже амеры открыли у себя производство по лицензии.

— Да, но! — Борода услышал и оторвался от ритуала. — Только в России тульские пряники сохранили свой национальный колорит! За бугром — подделка. Дешевая конвейерная подделка из сои. Кароч, разбирай стаканы, братва! Выпьем хунчи за наше совершенно случайное знакомство!

И вскрыл упаковку пряника. Настоящего, с ладонь взрослого мужчины величиной. По кухне разнесся на половину забытый уже мною чуть пряный аромат кондитерской выделки.

— Прозит! — задорно крикнул я и подвинул стаканы к нам с Проблемой. Сама Тьянь ничего не сказала. Смотрела на парящий кипятком напиток, глаза полны ужаса.

Первым улыбнулся Борода.