Маргарита. Я еду в Шереметьево-два. У меня в сумке билет на Нью-Йорк. Я вбегаю в метро. Это метро какое-то странное, оно похоже на станцию берлинской электрички. Передо мной уходит последний поезд. Я не успеваю к самолету и даже не могу вернуться к детям. Я сажусь на перрон возле прилавка с книгами. Никого нет, а передо мной несколько роскошных книг. В общем, они мне не нужны, но я краду их и запихиваю в сумку. Но сумка не застегивается. И, хотя никого нет, я пытаюсь спрятаться и захожу в метровский медпункт. А там на операционном столе сидит молодой хирург в зеленом халате, я подхожу, и он обнимает меня. А я спрашиваю: «Разве можно на операционном столе?» А он говорит: «У нас с тобой здесь вчера все уже было. Разве ты не помнишь? Вот ты оставила…» И подает мне клубок голубой шерсти, которой мне не хватает на платье. Знаешь, я вяжу себе на день рождения платье невероятного фасона. Мне так хочется, а шерсти не хватает, придется добавить черную. И я подхожу к зеркалу, и вижу, что вместо волос у меня на голове огромное облако голубой шерсти…
Целительница. Успокойтесь. Расслабьтесь. Все в порядке.
Маргарита. Мне стало легче.
Целительница. Вот видите. Ваше поколение вообще живет неправильно. Вы все словно специально стремитесь от гармонии к дисгармонии. А надо всех любить, всех беречь. Вот моя дочь, например, регулярно закатывает мне сцены, что вот я мало любила ее в детстве, что я унижала и комплексовала ее. Что я запрещала ей делать то, что нравилось ей, и заставляла делать то, что нравилось мне. Что я разрушила ее нервную систему! А я ее воспитывала как все… Я ничего такого не делала, что все не делали. Я никогда не считала, что она лучше других…
Маргарита. А зачем рожать ребенка, если вы не готовы считать, что он лучше других?
Целительница
Маргарита
Целительница. Что ты здесь делаешь? Пришла поиздеваться над матерью? Ты же не веришь в мое лечение?
Маргарита. Не верю. Я ни во что, кроме себя, не верю. Я не знала, что к тебе попаду. Я не знала, где ты принимаешь. Я думала, что мне за деньги вернут то, что у меня отняли в детстве…
Целительница. Зачем ты клевещешь на мать?
Маргарита. Какой смешной сон! А шерсти все равно не хватает.
Целительница. А я сразу сказала, что не хватит! Не умеешь вязать – не берись! Что ты там за фалды устроила? Распусти, я свяжу лучше.
Маргарита. Это первое платье в жизни, которое я вяжу так, как мне хочется. И я подарю его себе на день рождения. И не надо учить меня, как вязать. Тебе семьдесят лет, и ты еще ни одного платья не связала.
Целительница. Ну и что? Зато я жизнь прожила, я знаю как правильно!
Маргарита. А я не желаю жить такую жизнь, как у тебя! Не желаю!
Целительница. Подожди, я тебя покормлю. Ты бледная, ты страшная, ты неправильно питаешься, неправильно живешь!
Маргарита. Я самая красивая, свободная и правильная! И не смей мне больше говорить, что я бледная и страшная! Не смей!
Целительница. Денег возьми. У меня много.
Маргарита. Все равно не откупишься.
Целительница. Вы слышали? Нет, вы слышали? Я положила на нее всю свою молодость, все свое здоровье! Накажет же Бог такой дочерью! Господи, как я не хотела девочку, словно знала, что вырастет такая дрянь! Как я хотела сына!
Скамейка в парке. Темно. Маргарита и Дубровский стоят, обнявшись.
Маргарита. Холодно.
Дубровский. Моя бабушка говорила: наступил марток – надевай семь порток.
Маргарита. Нас тут не пришьют?
Дубровский. Не должны.
Маргарита. Жалко.
Дубровский. Почему?
Маргарита. Все-таки ощущения.
Дубровский. Ощущений не будет.
Маргарита. Стрелять-то умеешь?
Дубровский. Нужда заставит, научусь.
Маргарита. Дай попробовать.
Дубровский. Не дам. Ты нервная.
Маргарита. Делов-то! Насилуй, только, пожалуйста, так, чтоб я обо всем забыла. Ну, хоть на пять минут! Можешь даже башкой о скамейку двинуть, только не очень сильно. Ладно?
Дубровский. Мазохистка.
Маргарита. Ну, давай! Поехали! Готовность номер один!
Дубровский. Простудишься.