Пробуждение

Отвечая, я смотрел на Голенцова, чтобы определить, какое впечатление произвело на него мое признание. Я ожидал прочесть в его вечно насмешливых глазах что-нибудь близкое к снисхождению, если не презрению: хорош офицер — из конторщиков, у которого отец  бывший рабочий! Однако во взгляде Голенцова ничего, похожего на насмешку я не нашел. Наоборот, сочувствие и даже как бы одобрение мелькнуло в них, а последовавшие за этим слова разведчика: «Ничего, вашеблагородие!» подтвердили, что я не ошибся. Странное чувство овладело мной. Я получил какое-то облегчение, чему-то радовался в душе, и стоявший передо мной Голенцов, насмешливых глаз которого я опасался, показался мне почти близким человеком.

Но все-таки как же завоевать авторитет среди разведчиков? Моя молодость и неопытность были плохими советчиками. На помощь пришел штабс-ротмистр Муромцев. Он при всяком удобном случае показывал разведчикам, что я достойный его помощник, что он считается со мной, в присутствии унтер-офицеров и солдат спрашивал мое мнение по тем или иным вопросам. Правда, эти вопросы всегда оказывались такими, что я легко мог на них ответить, и я подозревал, что Муромцев нарочно подбирал их. Заметив, что я приличный гимнаст, быстро бегаю и неплохо прыгаю, он стал устраивать небольшие состязания, давая мне возможность показать свои способности. Нередко я выходил победителем. Некоторым уважением со стороны солдат я стал пользоваться, к моему удивлению, за то, что хорошо играл в шашки и не раз побеждал первого игрока команды фельдфебеля Федорова, умного и интересного человека. Благодаря Николаю Петровичу разведчики постепенно привыкали к тому, что я могу решать задачи, требовавшие или знаний и быстрой сообразительности, или физических качеств выше среднего уровня, порой лучших, чем у многих из них. Я был признателен Муромцеву за его умное руководство и замечательное товарищество, но считал все свои достижения недостаточными для завоевания настоящего авторитета среди разведчиков. Своими сомнениями я поделился с Николаем Петровичем. Муромцев успокаивал меня, уверяя, что все это придет само собой в ходе работы. Никаких ухищрений не нужно, они даже вредны. Особенно не следует стремиться показать какое-то геройство. Он предлагал мне вспомнить, как часто солдаты, совершая действительные подвиги, даже не подозревают о своем геройстве, полагая, что выполнили самое обыкновенное дело. 

— Я рекомендовал бы вам, — говорил Николай Петрович, — ни на что не делать особого нажима. Будьте с разведчиками ровны, справедливы, внимательны к ним. Не показывайте ни в чем своего превосходства, они сами об этом знают, делайте все просто, как делают они. Но в то же время ни от чего не отказывайтесь, хотя бы и самого трудного. И вы не заметите, как перестанете чувствовать себя в. команде получужим, что все еще проявляется у вас.

Эти простые и убедительные слова штабс-ротмистра совпадали с моими собственными взглядами, настраивали на то лучшее отношение к солдатам, какое только могло быть в условиях царской армии.

* * *

Два, а иногда и три раза в неделю, по вечерам, штабс-ротмистр беседовал с разведчиками по истории России или читал им классиков. Первое делалось по распоряжению штаба полка в обязательном порядке и имело задачей укрепить патриотические чувства солдат, а второе — по инициативе самого Николая Петровича. Я даже был удивлен этой инициативой, так как нигде, кроме команды разведчиков, ничего подобного не проводилось, и не преминул сказать об этом Муромцеву.

— Вы напрасно думаете, что солдаты не понимают классиков, — ответил мне Николай Петрович. — В свое время подобное недоверие было и у меня. Но жизнь показала, что я не прав. Первое, что я прочитал солдатам, был «Тарас Бульба». Представьте себе, разведчики не только внимательно слушали и поняли Гоголя, но неплохо разобрались и в том, на чьей стороне правда. Видимо, классики одинаково понятны и образованным людям, и простому народу. На то они и классики. Завтра я буду читать разведчикам отрывки из «Мертвых душ». Приходите, Михаил Никанорович, посмотрите, послушайте. Право, останетесь довольны.

Разведчики собрались на небольшой лужайке позади сарая-квартиры Муромцева, под могучим дубом. Штабс-ротмистр, приказав садиться, не мешкая, приступил к чтению. Нельзя сказать, чтобы он читал, как артист. Но когда было нужно по развитию действия, в его спокойном и негромком голосе слышалось столько юмора или негодования, что разведчики невольно улыбались или  хмурились, видимо ясно представляя себе изображаемую писателем картину. Иногда Муромцев прибегал к выразительным жестам, слегка менял интонацию и очень кстати делал паузы. В общем, его чтение хорошо доходило до солдат. Это было видно по вниманию, с которым они слушали, и по тому, как, несмотря на дисциплину, разведчики все-таки неодобрительно гудели при особенно подлых поступках Чичикова.