Пробуждение

Все говорят, что в косяке ходит «чудо-жеребенок». Правда, Илья видел его этой весной и никакого «чуда» в нем не приметил. Обыкновенный тонконогий жеребчишка, даже не очень складный. Но раз все говорят… Главное пристрастье Илюшки — любовь к лошадям. Кроме Сивки, он на всех верхом ездил, водил на водопой. Но самый любимый конь — это дедушкин Лысманка, умный и смирный. Он всегда терпеливо ждет, пока к нему не вскарабкаются на спину. Илья хоть и маленький ростом, но крепкий и ловкий. Подпрыгнув, хватается за гриву и мячиком взлетает на спину. Так делает не один он, многие станичные мальчишки. Тут уж врожденное, идущее от казачьей сноровки, перенятой когда-то от степных кочевников.

Обратно, порожняком, быки шагают ходко. Если нужно поторопиться, то отец пересаживает Илюху на вторую подводу и заставляет хворостиной подгонять быков, чтобы не тянулись. Начинает светать. Раньше всех светленькая полоска появляется как раз там, где японцы… Теперь дорога другая — напрямик через седловину горы Поперечной. Она начинается от Кувандыкской гряды и почти упирается в речушку Письмянку. С возами там не ездят. Крутой, с косогорами подъем и такой же спуск. Телеги грохочут, ярмы налезают быкам на рога. Хворостину тут уж не показывай! Илюха крепко держится за наклески. Боязно все-таки. В другой раз, чтобы не пугать сынишку, отец слезает и сводит быков на налыге, если они не держат дышло, им опять достается черенком кнута по ноздрям. Дальше пойдет ровнее. Есть еще переправа, но там, когда колеса бултыхнутся с кручи, немножко обрызжет грязью — и все. Когда подъезжают к броду, тут уж совсем становится светло. Только туман по кустам дымится и шубенку приходится накинуть на плечи. Вот он и ток. Отец прежде всего поглядывает, где лошади. Если у речки, на отаве, то ничего, а если на току возле скирд… тогда держись, Минька. Он здесь старший, и вовсе неважно, что хочет жениться. Сколько снопов разобьют лошади, столько раз его и «женят»… Не приведи бог, когда бывало такое. Девчонки забьются в самый дальний угол балагана и воют себе в рукава…

7

На следующий год отец выполнил свое обещание. Во время сенокоса Илюшку посадили на коня и заставили возить копны. Прежде Илюша с завистью смотрел на Саню и потешался, как она, шлепая ногами в белых шерстяных носках по запотевшим бокам Гнедышки, неуклюже подпрыгивая на перетянутом катауром потнике, трусила от стога к копне, волоча по кошанине на одном гуже толстенный, сплетенный из лыка аркан, на котором лошадь везла потом копну. Илюшке это казалось легким и развеселым занятием. Он был убежден, что Санька не умеет ездить верхом. Изо дня в день он неудержимо рвался заменить ее, но всякий раз просыпался тогда, когда солнышко уже поднималось над верхушкой нового стога. Выспавшись вволю, протирал глаза, нашаривал в балагане мешок с калачами, отрезал ломоть, макал в деревянный чиляк с кислым молоком и, уплетая краюху, плелся к матери. Наверняка она приготовила ему гостинец — веточку или горстку клубники, которую собирала в бобовнике, возле зеленого овражка.

— Вот и мой работничек пришел, — улыбаясь, говорила мать, заправляя лыковый аркан под самое донышко душистой копны. Гнедышка мотал усталой башкой. Из опущенного на лоб платочка торчал красный, облезлый нос сестренки.

Пока Санька отвозила копну к стогу, мать усаживалась с Илюшкой в тень другой, очередной копешки, клала его головенку к себе на колени, ерошила волосы теплыми, ласковыми пальцами. Поедая ягоды, Илюшка разнеживался и начинал канючить, чтобы дали коня и тоже разрешили возить копны.

— Я лучше Саньки умею!

— Эх, дурачок ты мой, дурачок! Надоест еще, когда подрастешь!

— Санька-то вон ездит и ездит, а совсем не умеет, — продолжал он хныкать.

— Саня, она девчонка, а ты у меня казачок. Тебе еще больше придется ездить. Время придет, на службу пойдешь, а может, и на войну…

— Как только сейчас приедет Санька, все равно отниму Гнедышку.

Однако отнимать лошадь не пришлось. Саня охотно уступила ее брату и сама помогла ему влезть коню на спину.

На первых порах не все ладилось. Илюшка без всякой надобности дергал поводья, задирал лошади голову, старался подхлестнуть ее концом повода. Лошадь шла неравномерным шагом, копна волочилась рывками и на полпути к стогу подрезалась. Чтобы исправить промах, надо было снова завести аркан, но этого Илюшка еще не умел делать. На помощь спешила мать. Вот тут и начиналось самое главное.

Работа задерживалась, отец ругался на всю степь и грозил большущими трехрогими вилами.

— Не рви лошади губы, не задирай ей башку, не форси. Ишь моду взял! Сколько раз тебе говорить?

После такой «науки» Илюху спешивали и снова сажали Саню, которой до смерти надоедало это «гарцевание» с раннего утра до позднего вечера.