Пробуждение

— Я же шутейно, робята! Ей-богу понарошку! Право дело, брось! Что же, вы шуток не понимаете? Христом-богом молю, брось!

— Бросить?! — Отец маячил на верхотуре возле перильцев из неокоренной березки.

— Шутейно же! Шутейно! — вопил кержак.

— Ах, так? Тогда — на! — Легким, неуловимым движением отец стряхнул мешок с плеч, и он комом полетел вниз, тупо ударившись о деревянное ребро кауза. Желтое зерно брызнуло во все стороны и медленно поползло в воду.

— Ну и малина-ягода, — сказал кто-то ни к селу, ни к городу.

Вытирая лицо подолом рубахи, отец быстро спустился по лесенке. Кержак подскочил к нему, тряся лохматой головой, кричал:

— Ты чаво, лиходей, содеял, ай?

— Тоже, как и твоя милость, пошутил…

— Ды рази этак-то шутят, ялова твоя башка? — размахивая рыжеволосыми руками, наседал дядька.

— Экий, дядя, несуразный! Сам же взбаламутил человека, а теперь маешься, — проговорил Косливцев и зашагал в помольную. Дядька, что-то ему доказывая, бежал рядом.

Отец снял помятую фуражку, отряхнул и повесил на притыку ярма. Илья не видел, как очутилась у него в руках полбутылка. Хлопнув ладонью по донышку, он вышиб пробку и, запрокинув голову, звучно глотая, вылил водку в усатый рот.

— Достань-ка яичков, сынок, — попросил он.

Сняв с воза плетеную кошелку, где были харчи, Илюшка спрыгнул с оси. Стал очищать яички одно за другим. Отец закусывал и говорил:

— Вздумал, хлебало староверское, над казаком изгаляться, да я…

— Ты ешь, тятя, ешь. — Сын подсовывал ему чищеные яйца одно за другим, пугаясь до ужаса, что, мало закусывая, он, как говорила мать, скоро пьянеет и тогда от него никакого житья не будет. Отец покорно съел несколько каленых яиц и кусок шаньги. Покурил, разделся, прямо с обрыва плюхнулся в запруду. Много раз нырял, плавал саженками, отфыркиваясь, вскарабкался, держась за кустики, на крутой берег, оделся и вроде бы совсем отрезвел.

— Ты, тятя, не пей больше, — робко попросил Илюшка, чувствуя, что не выдержит и заревет.

— Не стану.

— Насовсем?

— Сказал — и баста. Не приставай.

— И мешки чужие не будешь подымать?

— Не буду. Матери не вздумай ябедничать…

— Да уж не скажу… ладно…

Трудно было тогда семилетнему мальчишке сохранить это в тайне. Нелегко жилось и матери. Недаром тетка Аннушка говорила:

— Ох, нелегкая тебе, Анюта, выпала доля!

Да. Нелегкая.

12

С каждым годом Илюшка любил школу все больше. Учение ему давалось легко, выручала на редкость хорошая память. Георгий Артамонович рассказывал после уроков о родном крае, казачестве, верности родине, товариществу, о взаимной выручке и справедливости. Не от отцов и дедов, а от младшего учителя мальчишки узнали, что они потомки Ермака, что оренбургская крепость была на месте теперешнего города Орска и название ее идет от реки Орь, впадающей в Урал. Предки будущих оренбургских казаков жили на реке Исети. Потом исетские казаки выдвинулись к Волге, постепенно тесня ордынцев, спустились в низовье, к Самаре, и стали самарскими. Продолжая теснить войска ордынских ханов, продвинулись на реку Урал и стали строить крепости. По одной из них, созданной на реке Орь, казачество было названо оренбургским. В 1735 году была заложена главная крепость, где сейчас Оренбург, а бывшая оренбургская стала называться Орской. В своих беседах учитель пробуждал любовь к родному краю, к истории. Мальчики тянулись к учителю, как травинки к солнцу. Желая сделать ему приятное, каждый старался как можно лучше написать диктант, обстоятельней запомнить и хорошо рассказать урок. Это было дружеское соперничество.

Но однажды Георгий Артамонович сам же и заронил сомнение в чуткие души ребят.

Как-то на уроке чистописания лучший ученик Санька Глебов, переписавший заданное без единой ошибки, вдруг получил четверку. Отметка была несправедливо занижена. Сидевший рядом с ним Егорка Шулов, ленивец и сладкоежка, получил «пять» с плюсом, хотя написал куда хуже Саньки. Учился Егорка, как говорили мальчишки, шаляй-валяй, но отметки имел такие же, как и у самых способных. Все были убеждены, что Егорка получает хорошие оценки благодаря своей тетушке, недавно ставшей женой старшего учителя Владимира Александровича Гетманова. Ребята были уверены, что теперь они едят шуловские конфетки пудами…

Обида, нанесенная Сане Глебову, не давала ребятам покоя. Во время большой перемены, когда Егорка вышел из класса, они украдкой перечитали текст домашнего задания и убедились, что оценка выставлена несправедливо: текст был написан отвратительным почерком; кроме того, на первых двух страницах ребята обнаружили более десяти ошибок и над каждой красным карандашом поставили крохотные, но хорошо заметные точки… Событие это быстро облетело всю школу и, видимо, еще до начала урока дошло до Владимира Александровича. Быстрыми, решительными шагами он вошел в класс и потребовал Егоркину тетрадь. Затаив дыхание все смотрели, как он читал, а ошибки сердито подчеркивал толстенным синим карандашом. Щеки учителя густо наливались кровью, а черные, чуть встрепанные усики дрожали.