Пробуждение

— Его лучше всего с чесноком…

— А тушеное мясо?

— С вином…

— Для начала немного виноградной ракии…

— Можно и сливовой…

— Нет, уж лучше виноградную!

Близнецы возбужденно спорили. От их тулупов исходил такой густой овечий запах, что Петринский зачихал. Марийка засмеялась, склонившись над плиткой.

— А от меня — яичница! — отозвалась и она, размахивая ложкой, выбрав небольшую паузу, когда Петринский снова чихнул и близнецы удивленно замолчали. — И по чашечке кофе.

— Нет! Нет! — снова гаркнули тулупы. — Никакого кофе! Кофе — это городская выдумка!

— А овечья брынза? — взревел один из них. — Овечья! В Софии ее не найдешь!

— А молочный поросенок?

— Поросенок завтра!

— Поросенок завтра!.. Правильно!

Петринский снова чихнул. В это время Марийка начала ему объяснять, кто такие Близнецы и как их зовут. Одного звали Пеньо, а второго — Нено. Но кто из них Пеньо и кто Нено, она и сама не знала.

— Сколько раз я им говорила придумать какой-нибудь отличительный знак, — не слушают!.. Вот сейчас меня хоть убей, не могу сказать, где Пеньо, а где Нено… Броде бы ты Нено, а ты Пеньо, да? Правильно?

Близнецы счастливо засмеялись.

— Большая шутница эта наша Марийка! — кричали они наперебой. — Заставляла нас прицепить сережки, чтобы различать…

— Меня заставляла…

— И меня, и меня. Скажи, Марийка.

— Откуда я знаю! — смеялась девушка. — Все равно! Лишь бы хоть как-то различать!.. А сейчас берите яичницу и отправляйтесь… Я не пойду. Останусь с бабушкой.

— Нет, нет! — снова закричали Близнецы. — Без тебя мы никуда не пойдем!

— Прошу вас!

— Да как же без тебя?.. Песни, танцы-манцы… Как же так? Мы на тебя обидимся! Так и знай…

— Не могу, бате[2] Нено.

— Я Пеньо…

— Да, бате Пеньо…

— Нено, это он Пеньо…

— Конечно, конечно… Лыко да мочало — начинай сначала… Все равно.

— Нет, Марийка, не все равно! — смеялись они. — Не все равно!

— Да ну вас! — махнула она рукой. — Отправляйтесь, отправляйтесь!.. Давайте сегодня мужской компанией, а я завтра вечером приду… Где будет пирушка?

— Сейчас у дяди Стефана, а завтра у нас, у нас! — закивали тулупы, добравшись наконец до писателя.

Они встали по обе стороны от него, осторожно и с любопытством к нему прикасаясь. Еще бы! Впервые им довелось увидеть живого писателя! И от этого они были в полном восторге. Арестованный Петринский беспомощно пожимал плечами. У него уже не было сил даже чихнуть.

— Что же поделаешь, товарищ Петринский, — успокоила его Марийка, — народ! Вот он какой… Пеньо и Нено оба знатные чабаны, победители республиканского соревнования, хотя все еще и посматривают в сторону своего, частного!

— Марийка! — повысили голос Близнецы. — Не смей! Не ставь нас в неловкое положение перед товарищем писателем! Еще возьмет да опишет нас в каком-нибудь отрицательном образе.

— Он о чабанах и пастухах не пишет.

— А о чем пишет?

— О луне и звездах.

— Правда, товарищ писатель?

— Правда.

— Что там такое есть-то? Ты там был?

— Мы, писатели, бываем везде… в своем воображении!

Близнецы вдруг посерьезнели. Один из них сделал шаг вперед и открыл дверь, пропуская вперед необыкновенного человека, который пишет о луне и звездах.

— Как объединенные в кооператив земледельцы, мы получаем газету «Земеделско знаме», но таких рассказов еще не читали… Приходи к нам в горы, в овчарни, посмотри, что в мире происходит! А запахнет весной… запоют эти наши соловьи да ягнята заблеют… Вот тогда садись и пиши!

Петринский молчал, вконец обессиленный запахом, исходившим от овчинных тулупов. Во дворе Близнецы еще крепче зажали его между собой, чтобы случаем не оступился и не покалечился.

От чабанов крепко несло не только овцами, но и виноградной ракией.

5

Над Сырнево, на широких горных полянах, паслись стада. Зимой они спускались в село, а летом до поздней осени колокольчики звенели то в одном, то в другом конце высокогорных пастбищ, под самыми вершинами и облаками. Не слыхать было медных кавалов да покрикивания чабанов, как раньше; не было кизиловых пастушьих посохов. Разве что из транзисторов доносились народные мелодии да монотонный голос диктора, сообщавшего прогноз погоды. А погода здесь отличалась непостоянством: то шли дожди и молнии перечеркивали небо из конца в конец, то раскаты грома проносились над долиной; то вдруг шел град, крупный, как фасоль; а то наступала засуха и растрескавшаяся земля впитывала без остатка воды Сырненки и горных источников. Оголодавшее стадо блеяло тогда среди высохшей травы и пыли, собака лежала в тени и отчаянно оборонялась от мух, которые ошалело лезли в глаза, нос, пытаясь скрыться от зноя. Время от времени она щелкала зубами, зевала, дремала под монотонное и жалобное жужжание мошкары.