Пробуждение

Это «браток» и эти вечные сентенции приводили Петринского в бешенство. Бесили его и нарочитый демократизм, и снисходительная улыбка: мол, хоть я тебе начальник, но в то же время и друг, товарищ. Не так ли?

Все так. Они были одного возраста. Оба уже облысели. Оба успешно пользовались журналистскими схемами. Оба не отличались большой устремленностью. Только один из них был главным редактором, а другой мечтал вступить в Союз писателей. А вообще-то они хорошо относились друг к другу, взаимно прощали недостатки. Иногда вместе играли в карты, особенно когда не хватало четвертого. Петринский всегда был к услугам. И всегда проигрывал. А от этого он становился только симпатичнее.

— Садись, браток, садись!

Петринский опустился в кресло.

— Кофе или чай?

Петринский вздрогнул.

— Мы ведь уже пили чай!

Главный улыбнулся.

— Со мной ты чай еще не пил, Петринский! Ты меня с кем-то путаешь…

Он нажал на кнопку звонка и попросил принести две чашки чая.

— Люблю рассеянных людей… В них что-то такое артистическое… Но то, что ты меня путаешь с другими — это, пожалуй, даже обидно… Неужели я для тебя такой уж безликий, товарищ Петринский?

— Нет, конечно.

— Что значит «конечно»?.. А может, все-таки да?

Он снова засмеялся, доставая из папки листы с машинописным текстом.

— Прочитал, прочитал… В общем одобряю.

— Так начинают все главные редакторы, когда хотят зарезать материал!

— В данном случае ты, браток, не угадал!.. Материал хороший… И вообще, и в частности… Но есть у меня один вопрос.

Петринский поднял голову.

Главный перелистывал рукопись. Принесли чай. От чашек поднимался пар. Петринский смотрел и удивлялся: чашки были те же самые… и аромат тот же… Что это, сон или явь? Странно — всего несколько минут назад он пил с главным из этих же чашек точно такой чай. Черт возьми, с ума можно сойти! До сих пор во рту еще чувствуется горьковатый вкус горячего чая.

— Угощайся, браток, угощайся!.. Клади сахар.

— Я пью без сахара.

— Ну как хочешь, — продолжал главный, пробегая глазами страницы. — А впрочем, да, ты ведь пьешь чай без сахара… Знаю. Так, так. Вот на странице пятой ты пишешь: «…Узловые вопросы на земле еще не решены… Кто разрубит гордиев узел… (Оскомину набили эти гордиевы узлы!!)… И дальше начинаешь говорить о периоде культа. Так, что ли?

— Да.

— Значит, я правильно тебя понял…

— Но я…

— Слушай, слушай, браток, дальше ты говоришь: «…Старик смирился, старуха — тоже… Герои устали… Но они живут в новом человеке, в Марийке…» Что ты хочешь сказать?

— Это ясно.

— Не забывай о праздничном номере… Не лучше ли акцентировать на этой Марийке?

— Да.

— Медсестре…

— Да.

— Акценты, Петринский, акценты… И второе, — зачем тебе забираться в эти джунгли прошлого?.. Что это за УЗЛЫ!.. Ничего не понимаю! Узлы, драмы, трагедии… Мы славим борцов, а ты мне говоришь о каких-то гордиевых узлах!.. Ну и что! Хочешь их разрубить?.. А кто ты такой, чтобы их разрубать?.. Кто ты такой, Петринский?

Петринский отставил чашку. Капля чая упала на руку и обожгла. Боли он не почувствовал. А тот же голос продолжал:

— Зачем бередишь людские раны, Петринский?.. Предоставь это другим… Тем, кто сам страдал от этих ран!

«Боже мой! — прошептал про себя Петринский. — Какое совпадение!..»

— Не ковыряйся в ранах, Петринский! Не тебе теребить прошлое!.. Юбилейный год как-никак… И мы не имеем права омрачать радость людей… И у тебя меньше всего на это права!

— Да, — покорно ответил Петринский, — сейчас я понимаю, как рождаются схемы… Извините!

— Да что ты, я не обижаюсь… Мажорное и схематичное вовсе не одно и то же… Все зависит от того, как его преподносишь… И какую мысль вкладываешь в свое произведение…

— Это обыкновенный очерк, товарищ главный редактор.

— Я говорю в принципе.

Главный позвонил и попросил еще чаю. Петринский выпил и эту чашку. Три чашки чая подряд — это немало. Еще немного, и его затрясет от нервного возбуждения.

— С этими небольшими поправками, — подытожил главный, — я пускаю очерк. Можешь получить аванс… А вечером приглашаю тебя поиграть в карты.

— Я смертельно хочу спать.

— Понимаю, понимаю… Глубинка, поросятина, сырокопченая колбаса… домашнее винцо… И какая-то там Марийка… Кстати, а что это за Марийка?

— Второстепенная героиня, товарищ главный редактор, — усмехнулся Петринский.

— А почему не главная?

— Может стать и главной, если еще раз пошлешь меня в Сырнево.

— С удовольствием, лишь бы привез что-нибудь поинтереснее, посущественнее!

— Кроме шуток, шеф, но в глубинке происходят интересные процессы, которым мы не уделяем достаточно внимания, увлекаясь бесконечными юбилейными датами…

— Ты прав, браток, да кто же ими займется?

— Я.

— А сможешь?

— Ты что, мне не веришь?

— То есть, как?

— Дай мне командировку, скажем, на год, и я привезу тебе целую книгу…

— Только не фантастическую.

— Еще бы!

Главный долго молчал. Деньги на командировку были. Но… Он продолжал рассматривать исподлобья сидящего напротив писателя.

— Но…

— Что «но»?

Главный не ответил.

— Боюсь, что Евдокия тебя не пустит.

Петринский засмеялся.

— Евдокия…