Пробуждение

— Кто он такой? — Влаев вынул из рта трубку.

— Писатель.

— Не слыхал о таком.

— И журналист.

— Не слыхал.

— Обо всем нельзя знать, — успокоила его Иванка, — сейчас таких много развелось.

— И?

— Чтобы я его нашла… И поговорила с ним.

— Где его можно найти?

— Очень просто…

— То есть, как?

— Он живет в ста метрах отсюда… Родственник моей квартирной хозяйки.

Молодой Влаев посмотрел в зеркало. Ему показалось, что он похож на Эйнштейна. Потом опомнился. Снова глянул на сестру, встал, открыл дверь на балкон, чтобы немного проветрить комнату. Все это время он молчал. Он любил говорить с людьми в движении. Они сидят, а он прогуливается перед ними, попыхивая трубкой. С одной стороны, это дает возможность сосредоточиться, а с другой — показать собеседнику свое превосходство. Он говорит, а они слушают. Эту манеру он усвоил еще на первом курсе у своего любимого профессора по общей теории права. Сейчас Иванка была его слушательницей, а он — оратором.

— Ну, и что ты думаешь делать? — спросил он, вернувшись с балкона.

— Ничего.

— Как это ничего? Есть у него связи или нет? Все остальное пустая болтовня!

— Думаю, что есть, но не уверена.

— Проверь!.. Поговори с ним!

Без пяти минут выпускник института широкими шагами мерял комнату от балкона до коридорчика, время от времени останавливаясь, чтобы подчеркнуть важность какого-нибудь своего важного слова, которое Иванка должна была запомнить. Он указывал пальцем куда-то в пространство, где кудревато вился ароматный дымок заграничного табака «Амфора», который он умудрялся достать.

— Слушай, Иванка, не отвлекайся!.. Речь идет о нашем отце. Если мы ему не поможем, значит, навредим самим себе… Понимаешь?.. Тогда все рухнет, все полетит к чертовой матери… Подумай! Вопрос очень серьезный… Я не сентиментален, но…

— Да ладно, Кольо, — неожиданно прервала его сестра, — и я не из сентиментальных…

Он остановился и уставился на нее, немного обиженный. Это «Кольо» напомнило ему село. Еще ребенком он любил, чтобы его называли Николаем, не Кольо. Как то он разбил голову какому-то пацану, который назло звал его «Кольо», припевая известную песенку «Кольо Поспешайкин на хромом осле». Вот и сейчас, когда сестра обратилась к нему с этим «Кольо», она словно выхватила у него трубку и выбросила ее в окно, чтобы не дымила.

— А представь себе, что вдруг он виновен. Как тогда мы ему поможем?

— Глупости! — брат рассмеялся ей в лицо. — Это не имеет абсолютно никакого значения… Именно поэтому и необходимо походатайствовать. А иначе зачем искать связи?.. Если он невиновен, закон и так его оправдает.

— Да, но…

— Никаких «но»! — отрубил он. — Мы должны вызволить отца из тюрьмы! Иначе всё полетит к черту! Сама подумай!

И он снова заходил из угла в угол, так сильно закусив мундштук трубки, что еще немного, и раздавил бы зубами.

В голове у него бродили далеко невеселые мысли. До сих пор деньги поступали от отца нормально. Он регулярно слал почтовые переводы, посылки с продуктами к праздникам, деньги на одежду. Одевал дочь по моде, да и сына тоже, который так же, как и Иванка, любил принарядиться и пофорсить. Потакал любой их прихоти и везде, где только мог, этим хвалился. Иногда даже сам спрашивал, что бы им хотелось, хватает ли денег. А вот теперь нате-ка, ему приходится писать из тюрьмы такие душераздирательные, полные отчаяния письма и даже грозить «Государственным вестником». Конечно, они не то чтобы испугались, но какой позор свалится на их головы, когда все станет известно в университете… если только сплетня еще не обошла всю округу.

Так рассуждал Николай Влаев, продолжая мерить шагами комнату, до боли сжимая зубами трубку. Иванка спряталась за небольшой ширмочкой в коридоре и переодевалась, занятая этими же мыслями, невольно овладевшими и ею. Вспомнила она и о том, как пожелала переехать из студенческого общежития на частную квартиру, за которую надо было платить сумасшедшие деньги, — лишь бы быть самостоятельной и принимать гостей, когда только пожелает. Сначала отец воспротивился этому капризу, но потом согласился. Иванка сменила несколько квартир, пока, наконец, не попала к старой деве, у которой почувствовала себя довольной и счастливой.

Хороших детей воспитал старый Влаев: умных, сообразительных, практичных. И хоть сейчас пришлось ему слать из тюрьмы угрожающие письма, он все равно их любил. Он знал, что в конце концов они ему помогут, особенно сын, который, как только стал студентом, сразу набрался хитрости и начал интересоваться сложными торговыми операциями, иностранцами, иконами, коврами, породистыми собаками, покупкой и перепродажей земельных участков в селах, особенно когда наступила эра «дачных зон». Умным, энергичным и очень перспективным оказался Николай. Старый Влаев знал это и поэтому надеялся в основном на него.

— Действуй, сынок! — сказал он ему однажды. — А потом построим с тобой в Сырнево современную псарню!

Молодой Влаев обиделся.

— Отец, — возразил он, — я учусь, чтобы стать дипломатом, а не собачником… Обидно.

— Нет ничего обидного, сынок, в том, что приносит деньги!

— Нет, отец! — не сдавался сын.