Пробуждение

Старик приподнялся и указал на кровать, где спрятал кадушку с приготовленной для птиц смесью семян. Димитр вытащил ее на середину кухни, зачерпнул горсть, чтобы убедиться, что пшеницы здесь нет, и, увидев, что все в порядке, подхватил кадушку одной рукой и быстро вышел во двор. Старик озабоченно вслушивался в квохтанье и хлопанье крыльев своих пернатых любимцев. Ему было приятно, что сейчас они набьют себе зобы.

— Замешай и отрубей для поросенка! — крикнул он, глядя в открытое окно. — Слышишь, как хрюкает и визжит!

В этот день железнодорожник сделал большое дело: накормил всю живность, почистил у поросенка, вымел мусор из собачьей конуры, принес воды, повесил над костром за оградой большой закопченный котел и подогрел воду для стирки. Когда вернулась Еленка, досыта наговорившись с сельскими женщинами, вода уже кипела, и рядом стояло деревянное корыто.

— Давай-ка, Еленка, выстирай отцовские исподники, а то он уже весь пропах, стыдно… А то как чем-нибудь загрузиться отсюда, так это мы пожалуйста, а как помочь — так и не догадаемся… Давай, пока еще припекает, чтобы успели высохнуть.

Еленка поморщилась, но слово железнодорожника было в семье законом. И хотя после сытного обеда, с кутьей и разными другими вкусными блюдами, было не так-то просто согнуться, Еленка засучила рукава, надела старый фартук, оставшийся еще от покойной свекрови, и уселась на стульчике у корыта.

Железнодорожник снова вернулся к отцу в кухню, сел на топчан напротив и продолжил свои рассуждения насчет того, как отец должен жить и от чего беречься. Старик слушал и улыбался про себя, потому что ему уже нечему было учиться на этом свете. Он уже взял свое: и у земли, и у людей. А сейчас лежи, не лежи — все едино!

Но ему было приятно слушать сына. Приятно было видеть его в форме, с пышными усами, похожими на дедовские. В роду Чукурлиевых всегда носили усы. И дед, и прадед. Они были гайдуками, встречали в этих краях Левского и отца Миткало. Носили длинные закрученные усы, как у Панайота Хитова. Пройдут годы, кто-нибудь, может, и сбреет их как-нибудь сгоряча, но спустя некоторое время они снова появятся, еще более пышные… Пока Чукурлиевы живут на свете, они будут носить усы. Сбривай их, не сбривай — они будут появляться снова, напоминая о гайдуках… Пока есть в роду мужчины, будут и усы… Так было, так и будет!

Об этом думал Стефан Чукурлиев, глядя, как сын расчесывает усы деревянным гребешком и аккуратно подравнивает их огромными ножницами для стрижки овец.

— Возьми нормальные ножницы, Митьо, что ты мучаешься?

— Этими мне удобнее, отец.

— Да они же для овец.

— Все равно.

Подстриженный и причесанный Димитр Чукурлиев снова подсел к отцу, чтобы наконец поговорить о самом важном. Сейчас, пока Еленка стирает во дворе, самое время кое-что обсудить.

— Большое дело задумали вы в Сырнево, отец, — начал Димитр, — большую стройку… — больницы, санатории, дачи, дома… Все строят, только мы сидим, сложа руки…

— За чем дело стало, строй и ты, — оборвал его старик, — строй!

— На какие деньги? В свое время, когда хотели купить у тебя дворовый участок, ты не продал. А сейчас участки община раздает бесплатно.

Старик замолчал. От одного слова «дворовый участок» у него повышалось давление. Они чуть не свели его с ума, особенно этот доктор Москов! Слава богу, что ему дали участок и заморочили голову санаторием!

— Слушай, отец, — снова начал сын, — оставим дворовые участки, дело прошлое… Сейчас меня волнует другой вопрос, хочу обсудить его с тобой…

Старик с любопытством взглянул на сына.

— Я долго думал после выхода на пенсию и коренным образом изменил свои прежние планы… Ты знаешь, я хотел взять тебя к себе в Русе, чтобы пожил спокойно, в городской квартире… Но сейчас вижу, что это решение было поспешным, потому что тебя-то я и не спросил. Сейчас я меняю план. Вместо того чтобы ты переезжал ко мне, я перееду к тебе!

— А в квартире кто же останется?

— Дети — внук и внучка. Они уже взрослые, скоро женить будем. Куда же им деваться без квартиры?.. Но не это главное… Важнее другое…

Старик прислушался, чтобы услышать это «другое». Железнодорожник пригладил усы — ему казалось, что после стрижки кое-где остались торчать волоски.

— Другое, отец, — это я сам! Мое будущее! Хотя я теперь и пенсионер, не могу сидеть сложа руки… Не такой я лентяй, чтобы шататься по скверам и играть в карты… Нет! У меня еще есть силы! Кипят, да будет тебе известно! И не имею я права сидеть сложа руки. Так велит и партия!

Старик усмехнулся. Сын почувствовал себя задетым.

— Что ты смеешься?

— Потому что все-то мы партией оправдываемся… Лучше прямо скажи, что у тебя болит, а я уж помогу!

— Отец, ты не прав. Я коммунист и потому не могу не посоветоваться с партией… Я это уже сделал. Сходил к секретарю нашей железнодорожной парторганизации, изложил ему свои планы, и он их одобрил. Даже похвалил.

— За что?

— За то, что решил уехать в село. Другого пути у меня нет!

— А как же Еленка?